Бриони была первой девушкой, с которой я переспал и в которую влюбился. Обычное дело. И, наверное, ошибка с моей стороны. Потому что Бриони, кроме всего прочего, была немного сумасшедшая. Она завивала волосы плойкой, да так сильно, что порой они начинали тлеть. Крала туфли и побрякушки у знакомых. Ходила в бар без трусиков и потягивала «Фостерс», стыдливо раздвигая при этом точеные ноги, пока я оборонялся, как мог, сгорая в черном огне ее лонных волос.
Я был на седьмом небе от счастья. При мысли о Бриони мое сердце так и норовило выпрыгнуть из груди. Она была загадочной и соблазнительной, неуловимой и сумасшедшей. Я любил в ней все, даже запах горелых волос. Меня переполнял восторг. Хоть морфий впрыскивай и клади в больницу.
Нет, любовь обычно описывают не так. Разве ее можно сравнить с болезнью или раной, которую лечат морфием? Но если не так, то как? Проще любовь нарисовать, что я и попытаюсь сделать. Одна из лучших картинок в моей голове изображает то время, когда нам с Бриони было по девятнадцать, — пик нашей страсти. Представьте…
На моем мотоцикле «кавасаки-200» мы едем по графству Херефордшир и любуемся изумительными пейзажами. В конце летних каникул я привез Бриони в наш старый фамильный дом. Мимо со свистом проносятся деревья, похожие на огромные золотые клетки; плотные живые изгороди подернуты алым и розовым. Божья благодать.
Мы направляемся к моей любимой церковке, затерянной в дальнем уголке графства. Погода стоит теплая, но Бриони за моей спиной слегка дрожит. На ней защитный шлем, взятый у подруги, и новая короткая юбка (она сделала ее сама, покромсав старую на две части).
— Шон!
На мне тоже шлем, поэтому мы едва слышим друг друга.
— Что?!
— Я замерзла!
Еще бы. Я не вижу Бриони, зато очень хорошо представляю: милое личико, как у феи, миниатюрный носик, бледная кожа и жутко недовольная гримаса.
Наверное, ей действительно холодно, но я не хочу останавливаться, потому что мы почти на месте. Чтобы немного ободрить свою продрогшую и наверняка сердитую подругу, я сжимаю ее мягкое, ужасно холодное бедро. Бриони кладет голову мне на спину, и меня переполняет внезапное желание защитить ее (а заодно укусить за голую попку). Потом она вся обмякает — мы подъезжаем. Я медленно сворачиваю, пролетаю несколько садов и останавливаюсь возле старой церкви из красного песчаника.
Слезая с мотоцикла, Бриони едва заметно улыбается, словно бы говорит: «Ну, и что теперь?» На ее лице вновь удивительно робкое нетерпение. С ума сойти. Она смотрит на меня все пристальней, почти насмешливо, потому что я без всякого стыда пялюсь на ее ножки в странных, заляпанных грязью балетках. Она часто покупает черные балетки — строит из себя девочку из группы «Флитвуд Мак», балерину с обложки их альбома «Слухи».
Тут Бриони смеется, сверкая зубами, быстренько меня целует и убегает прочь. Я пускаюсь в погоню. Мы бежим по залитому солнцем кладбищу, прямо к руинам нормандского замка на холме. Девичий смех Бриони разносится по лесу, смех, полный жалости ко мне, к моему безнадежному половому влечению. Но я тоже смеюсь. К черту! Бегу вдоль церковной стены. Бриони хихикает и прячется за могильным камнем. Я хватаю ее за руку. Она вскрикивает и начинает болтать что-то о своей родине, о Дорсете. Я предлагаю ей полюбоваться видами. Пожимает плечами: «Давай». Вместе мы идем по кладбищу, потом Бриони вскарабкивается на ступени, сверкая белыми трусиками.
Из-под забора с блеяньем выбегает овца. Здесь херефордширская земля взрыта тракторами; где-то вдалеке курится дымок. Мы залезаем на холм. Высоко в небе радостно светит солнце. По каким-то необъяснимым причинам я отчетливо понимаю, что больше такое никогда не повторится. Скользя по красной жиже, мы продираемся сквозь кусты ежевики и груды нормандских камней. Наконец я стою на вершине холма и тонкой, еще мальчишеской рукой обвожу окрестности: зеленые холмистые поля, церкви и тюдоровские деревушки, горы в легком мареве.
Внизу Маргарет Тэтчер любыми способами пытается поднять экономику запуганной страны; по всей Европе появляются американские ракетные установки; Китай с трудом встает на ноги после культурной революции и проделок «банды четырех». А под ярким английским солнцем девятнадцатилетний юноша приподнимает юбку своей подруге.
Потом мы сбегаем вниз и мчимся по кладбищу — рука в руке, точь-в-точь молодожены в кино. Запрыгиваем на мотоцикл и летим навстречу далеким холмам.
Согласен, история неважнецкая. Даже слащавая. Однако она вроде бы отражает чувства, которые я испытывал к Бриони, ее девичью неуловимость и мое мальчишеское бессилие. Гремучая смесь.
Но разве те переживания сродни теперешним? Неужели это в самом деле любовь? Или хотя бы первые ее предпосылки?
Лиззи наконец-то доела. Мы расплачиваемся и выходим на улицу. В этот прохладный вечер я снова чувствую себя неуклюжим подростком — в хорошем смысле. Мимо пролетают такси. Лиззи провожает одну машину взглядом и говорит:
— Мне завтра рано вставать…
— Поймать тебе такси?
— Хорошо бы…
Вот черт. Уже второе свидание, а все никаких подвижек. Где я просчитался? Неужто я неправильно истолковал ее сигналы? А как же шутка про грудь и откровенные разговоры о семейных проблемах? Мы болтали без передышки целых три часа… не считая того времени, пока она жевала. Разумеется, это что-то значит… Ведь значит?
Лиззи стоит на тротуаре и высматривает такси. Одно появляется из-за поворота, сверкая оранжевыми фарами. Когда машина останавливается и настроение мое падает ниже плинтуса, Лиззи разворачивается и говорит:
— Дивный был вечер.
Ее большие глаза словно тают, я вдыхаю чудесный запах духов, и… мы целуемся.
Поцелуй по всем правилам. Так целуются в Париже. Восхитительно. Мое сердце замирает. Покачнувшись, я открываю дверцу такси, Лиззи залезает внутрь. Машина трогается, и я любуюсь ее личиком в окне: она машет рукой, как королева, при этом насмешливо и все-таки очень мило улыбаясь.
Ну, теперь я точно сойду с ума. Надежда и желание бьют во мне ключом. Несколько минут я просто стою на тротуаре и глупо скалюсь. Затем иду домой. Как добрался, не помню, зато припоминаю, что несколько раз давал бродягам приличные деньги.
В таком состоянии я пребываю еще долго. Два с половиной дня. Все это время шлю друзьям сообщения в таком духе:
По-моему, это она. Та самая.
А потом, на третий день, получаю письмо:
Прости, но мне кажется, все как-то неправильно. Извини. Лиззи.
Я сверлю взглядом экран. Издаю сухой странноватый смешок. Медленно и вдумчиво перечитываю письмо. Еще раз. Потом неизвестно зачем закрываю почтовую программу и в каком-то оцепенении перезагружаю компьютер. Какого черта? Я что, решил, будто это глюк программы? Экран вновь загорается, я открываю ящик и вижу то же письмо.
Прости, но мне кажется, все как-то неправильно. Извини. Лиззи.
