Кисал недавно поселился в тупике Стэнли. Папа сказал Тот, что Кисал — индеец, и потому у него лицо коричневое, как у продавца угля. Другие мальчики его не любили. Тот считала, что они противные, потому что они вечно задирают Кисала и обзывают «грязным пакистанцем» и «черномазым». В конце концов, теперь в тупике Стэнли есть свой собственный индеец. У него нет пегого пони, как у Джеронимо, или головного убора из оленьей шкуры и орлиных перьев, но все равно он индеец.
Интересно, почему он выходит гулять по выходным, сунув школьный галстук в карман? Тот часто думала о Кисале. Интересно, какой у него дом внутри? Его мама никогда не выходила, а по вечерам тупик Стэнли заполняли странные ароматы. Из окна их кухни пахло, как из ресторанчика «Бенгальский тигр», где торгуют навынос. Тот представила себе столовую Пателов. Наверное, там красные с золотом обои, а солонка и перечница в виде маленьких фарфоровых слоников. В углу папа Кисала, наверное, играет на ситаре, как Лаби Сифри,[6]и его музыка несется по переулку вместе с ароматами их ужина.
Майкл выбрал Аллана, и теперь его команда разминалась. Мальчишки сгибали в коленях тощие белые ноги и пасовали мяч. Найджел выбрал Кисала, а Мелвина просто так взял запасным. Мелвин не был хромым. Просто проснулся однажды утром, а ноги не ходят. Тот считала, что потом, летом, они опять начнут ходить. Она однажды на неделю потеряла голос, а потом он вернулся. Папа тогда сказал: какое было счастье, когда она так долго не могла говорить.
— Тот, — сказал Майкл. — Я выбираю Тот.
Вот сволочь! Тот не хотела играть в его команде. Она хотела играть в команде Найджела. Она встала и тщательно вытерла ладошки о перед своих брюк. По крайней мере, ее выбрали перед Симусом.
Он выбрал ее. Мой брат выбрал девочку с птичками на рукавах. Наверное, из-за птичек. Как можно не захотеть выбрать девочку с птичками на рукавах? Я отращиваю перья. У меня есть длинные перья под мышками и между ног. Когда я чешусь, приятно, как будто наступила Пасха. Скоро перья вырастут, и я смогу улететь в большой город. У Майкла есть перья. Я их видел. Черные кудрявые перья, как у дедушкиных бантамских петухов.
— Эй, придурок! Иди сюда. Будешь воротами.
Я не хочу быть воротами. Я хочу быть со своим братом, чтобы мы вдвоем улетели по воздуху в город.
«Интересно, чем занимается этот полоумный?» — думала Тот, наблюдая за тем, как Симус подпрыгивает на тротуаре с выражением крайней сосредоточенности на лице. Найджел отошел к двум кучам курток — воротам своей команды. Судя по выражению его лица, ему противно было находиться на одном поле с Симусом, пусть даже Симус не играет, а просто изображает ворота. Найджел стянул с себя джемпер и кинул поверх остальных вещей. Под джемпером оказалась темно-синяя футболка «Фред Перри». Тот нравилось, как он одевается. Настоящий скинхед. Тот обиделась на маму за то, что та отдала Лилли О'Фланнери шелковую переливчатую юбочку Дороти, из которой сестра уже выросла. Если бы на Тот сегодня была та юбочка, Найджел обязательно взял бы ее в свою команду. Она покрутилась бы перед ним, и он бы совсем обалдел, глядя, как переливается ее крутая скинхедская юбочка: то синяя, то зеленая. Теперь она в команде Майкла, юбку получила Лилли, а Найджел так ничего и не узнает.
— Давай сюда, если играешь! — Майкл стоял на противоположном конце лужайки, уперев кулаки в бедра. — Ты играешь или нет?
Тот встала и передала бирючинную петлю с паутиной Симусу, переставшему подпрыгивать. Он взял петлю; его ладонь, коснувшаяся ее пальцев, была теплая и влажная. Тот поспешно отдернула свою руку и принялась вытирать ее о куртку. Потом посмотрела, как Симус поднес петлю к лицу и сунул нос в паутину. «Вот псих», — подумала она и побрела к своей команде.
Я — умственно отсталый. Слова мне нравятся, но я знаю, что они обозначают что-то плохое. Майкл все время так меня называет; наверное, он думает, что быть умственно отсталым хорошо. Она дала мне что-то мягкое. Девочка с птичками дала мне мягкое, и теперь я вдыхаю это. На петле оно белое, с пауками, но у меня в голове, в моем дыхании оно зеленое, как пламя, если бросить в костер бутылку. У меня в голове зеленое, а когда она потерла птичек на куртке, они пели. Они позвали птичек на рукавах, и они все запели. Отец Джордж показал мне в большой книге картинку со святым Франциском Ассизским. Птички любят его, и все они живут в складках его рукавов. Птички спят в отворотах его коричневых рукавов. Они поют мне, когда солнце ложится спать. Я слышу их с заднего двора. Франциск Ассизский стоит у птичьей кормушки, и они все поют. В городе я куплю себе рубашку «Бен Шерман», как у Майкла, и не буду застегивать манжеты. Я буду брать спящих птичек с карнизов и ставить в садах других умственно отсталых. Я пошлю им музыку. Музыка проникнет сквозь трещины в их оконных рамах, как проникает ко мне.
Кисал отбил мяч головой, и Тот приняла его коленкой и подбросила в воздух, глядя одним глазом на мяч, а другим косясь на Найджела. Он на нее не смотрел, но ведь сейчас идет игра. Два тайма по пятнадцать минут. Может, сделать задний подкат? Тогда Найджел упадет, они покатятся по траве, и она как будто случайно прижмется к нему губами, и они поцелуются. Тогда он поймет, что, несмотря на розовую курточку с дурацкими вышитыми птицами, в душе она — настоящая скинхедка. А может, он даже влюбится в нее. Или нет — она заработает сотрясение мозга, и, поскольку он самый старший на лужайке, ему придется вести ее в больницу и держать за руку. Тот отпасовала мяч Мелвину, который ловко поймал его резиновой втулкой своего деревянного костыля.
Тот едва успела подумать: «Хороший пас!» — как явился Припадок-Упадок. Он вырос перед ней, улыбаясь, и бросил ей в рот пригоршню монет. Ей ничего не оставалось делать, кроме как двигать их языком; каждая монетка наполняла рот металлическим привкусом. Больше она Упадка не видела, но знала, что он где-то рядом. Он то усиливал все звуки, то прикручивал их. Найджел что-то крикнул — а в следующий миг вдруг стал шептать. Наверху, на телеграфном столбе, стайка ласточек закричала на нее, а потом вдруг запела свою песенку так тихо, что она едва могла различать звуки. Она уловила обрывки слов Майкла; тот кричал на Симуса, а придурок снова стал подскакивать на тротуаре. Но он оставался в воздухе слишком долго. Похоже, он возносится, как Иисус… Неожиданно трава перестала быть травой. Мальчики поднимали ноги в море зеленого мыла, и небо начало опускаться. Во рту у нее было полно монеток, и она плыла в зеленом свете травы. Внизу живота стало тепло, и звуки тупика Стэнли стали похожи на звуки вечеринки внизу, когда уже темно, а ты так устала, что не можешь сосредоточиться, и кто-то прикрыл дверь спальни. Она улавливала только некоторые слова, которые с трудом проникали к ней наверх. Слышала, как папа в задней комнате играет на трубе. Видела, как Симус летит по траве. Симус устремляется вниз вместе с ласточками.
Птички умирают! Она давит их, мнет перья о траву. Это не ее птички, она не смеет их давить! Я не могу расстегнуть на ней «молнию». Мама вшила мне в куртку липучки, потому что знает, что я не умею застегивать «молнию», и вот птички перестали петь. Остался только желтый шум из окна семнадцатого дома. Мужчина с золотой штуковиной поет через то окно. Слова говорят, что он может спасти птичек. Он не святой, а папа той девочки — у меня тоже есть папа, но ее папа здесь, а мой в городе. Не в доме, где много комнат, как тот. В котором поселимся мы с Майклом, а в Большом Доме, по-другому его называют «исправительная тюрьма». В Большом Доме нет огней на цепях, но Майкл говорит, что цепи там есть, а мама говорит, что она прикована цепями к человеку в Большом Доме. ЭЙ! ПОСЛУШАЙ! МАЛЕНЬКАЯ ПТИЧКА УМИРАЕТ! Я швыряю эти слова в окно, откуда доносится желтая музыка. ЭЙ! ДЕВОЧКА РАЗДАВИТ ВСЕХ ПТИЧЕК! Найджел орет на меня. Он не знает о мужчине с желтым шумом и о птичках, которые тонут в зеленом море. Эта дверь синяя, и я потерял мою петлю с мягким. Спустись и открой дверь. Расстегни ей куртку и выпусти птичек. Отпусти их.
