Он берет ее за руку, и они идут потихоньку — шажок за шажком — к компьютеру. О своей любовной истории — ни полслова, Марти сосредоточен исключительно на коте, разгуливающем по экрану монитора. Смотри-ка, какой хорошенький. Долорс торопливо — так торопливо, как позволяет ей эта чертова нога — уселась и взялась за мышку. Марти засмеялся.
— Мне нравится твоя увлеченность этим виртуальным котом!
Сейчас он оставит ее одну, и некоторое время она сможет побыть наедине с этим симпатягой. Посмотрим, получится ли у нее сегодня не промахнуться, как в последний раз, когда вдруг весь экран заполнился цифрами и буквами, полностью скрывшими кота, и Долорс не могла дозваться Марти, который ушел куда-то в другой конец квартиры, так что она ужасно разнервничалась. Что есть, то есть, с возрастом у нее начал портиться характер, она становилась все более раздражительной, а временами, наверное, и вовсе невыносимой. Возможно, за это Бог (если он, конечно, существует) и послал ей инсульт, чтобы она наконец умолкла и перестала обижать Фуенсанту и Леонор. К Терезе она никогда не приставала, во-первых, потому, что ее старшая дочь и сама отличалась сильным характером, а во-вторых, потому, что они отлично друг друга понимали, хотя часто не сходились во мнениях, когда, например, в семье стало известно о сексуальных пристрастиях Терезы, Долорс отказалась присоединиться к нравоучительным проповедям родственников и их благим намерениям помочь заблудшей овечке вернуться на путь истинный. То было ужасное время, в самом деле ужасное, и Долорс предпочла бы, чтобы дочь не афишировала свои вкусы, ну что бы ей помолчать, зачем объявлять об этом во всеуслышание, ведь никто же не распространяется публично о своих предпочтениях в постели — с кем, как, почему… Однако теперь она довольна, что все произошло именно так, родня со стороны мужа в конце концов притихла — все те, кто так ревностно следил за соблюдением приличий, за тем, кто что говорит и кто как себя ведет, особенно на этих воскресных посиделках у хозяина фабрики, еще немного шоколада, Долорс, предлагала будущая свекровь, которая перед этим почти целую минуту молчала, для нее едва ли не подвиг. Нет, спасибо, сеньора, неизменно отвечала она, хотя умирала от желания выпить еще чашечку, такой это был вкусный шоколад и так мало людей могли позволить себе это удовольствие. Однажды Эдуард удивил ее, пойдем, сказал он и повел ее на кухню, пока остальные гости продолжали умиротворенно беседовать или внимать бесконечным речам хозяйки дома. Долорс попыталась что-то ответить, но Эдуард приложил палец к губам, призывая ее к молчанию. В глубине кухни девушка в переднике и наколке, которая всегда прислуживала по воскресеньям, при виде их нервно рассмеялась. Синта, налей еще немножко шоколада моей подруге, пожалуйста. Синта молча взяла чашку и пошла за шоколадом, но Эдуард остановил ее: нет, не такую маленькую — в ней поместится всего ничего. Возьми большую. Прошу вас, сеньорета, угощайтесь.
Это был «пунктик» Эдуарда. Черта, которая заставила ее в какой-то момент заколебаться и почувствовать мимолетную симпатию к этому юноше из хорошей семьи. Эдуард иногда напоминал короля, нарушающего церемониал ради того, чтобы пообщаться с простым народом. Заметив слабость Долорс к шоколаду, он атаковал ее с этой стороны. Эдуард и сам любил шоколад, но не так, как Долорс, сходившая по нему с ума. Он всегда дарил ей шоколадные конфеты, перед которыми девушка не могла устоять. Она их ела, а он смотрел на нее, смеялся и говорил, что ее можно показывать в рекламе.
С Эдуардом ее связывал шоколад.
С Антони — книги.
Долорс прекрасно понимала, какие чувства одолевают сейчас Марти, если, конечно, между двумя мужчинами существует такая же любовь, какая связывает мужчину и женщину. Но разве любовь сама по себе зависит от личности тех, кто ее испытывает? Меняются люди, но не любовь. Любовь остается любовью, и что с того, что порой она проявляется самым неожиданным образом? С другой стороны, люди часто ошибаются, думая, что любят. Что же до ее внука… Эта неожиданная привязанность, что возникла между ним и Дани, похожа на соединившую их серебряную нить… Долорс так расчувствовалась, что даже забыла про кота, в ее памяти всплыла другая серебряная нить, та, что связала ее и Антони в том убогом домишке посреди нищеты послевоенной Испании. Поцелуй, начавшийся как осторожная провокация, вдруг превратился в необходимость, Долорс чувствовала себя как в бреду, который не закончится никогда, никогда, никогда… Монахини говорили, что мужчины не должны к ним прикасаться, в противном случае произойдет что-то ужасное, однако под этим «ужасным» они, видимо, понимали что-то другое, потому что то, что сейчас происходило с ними, больше напоминало чудо, настоящее чудо, которое открывает путь на небеса и позволяет оставаться там вечно, ведь этот поцелуй не может закончиться, нет.
— Я сам не знаю, что испытываю, бабушка. Я не очень уверен. Очевидно, во мне есть какой-то ген тети Терезы…
Марти, пришедший взглянуть, как дела с котом, произнес это хоть и с некоторым удивлением, но очень спокойно. Долорс открыла глаза и обнаружила, что экран опять покрыт застывшими буквами и цифрами, а симпатяги котофея и следа не видно.
— Бабушка, почему ты меня не позвала? Ну и что, что ты не можешь говорить? Ты же могла постучать по столу, ты ведь так делаешь, когда тебе требуется помощь… Та-а-ак, дай-ка мне мышку… Отлично. Ну вот, твой кот вернулся. Будешь еще играть или хочешь пойти отдохнуть?
Жестами Долорс объяснила, что предпочитает еще посидеть за компьютером. Боже, как же все изменилось, информатика подчинила себе и мысли, и людей, и животных, по крайней мере котов.
Раньше компьютеров не было. Однако все самое лучшее, что может быть в жизни, существовало и раньше. Этот затяжной поцелуй стал прологом к новым чувствам и новым ощущениям, а она и не подозревала, что способна переживать их с такой силой.
талия
Убавлять петли — дело опасное, напортачишь — потом не исправишь, а если перестараться, свитер не сядет точно по фигуре. Понятно, что для Сандры с ее осиной талией без убавления петель не обойтись. Но не ошиблась ли она? Уж больно маленький размер. Долорс осмотрела вязанье, отодвинула его от себя и снова осмотрела, нет, должно быть, она точно ошиблась, такой крошечный размер подойдет разве что мартышке. Она вынула из пакета листок, на котором Леонор записала точные мерки дочери, и проверила свою работу. Вроде все верно. Ладно, в любом случае, прежде чем двигаться дальше, надо обсудить это с Леонор, возможно, тут все-таки закралась ошибка, потому что, конечно, Сандра худенькая, но не до такой же степени. Или до такой? Во времена юности Долорс одежда такого размера пришлась бы впору лишь самым истощенным детям, беднякам из бедняков, которые постоянно голодали. Что ж, Сандра действительно истощена, правда, теперь это называется анорексией. А ведь истощение и анорексия суть одно и то же. Разница только в том, что истощенным нечего есть, а анорексикам просто не хочется. Любой из тех голодных побирушек, что просили милостыню после войны, остолбенел бы от удивления, узнав, что спустя полвека люди, у которых достаточно денег, чтобы стол каждый день ломился от еды, добровольно закрывают рот на замок, скрещивают на груди руки и говорят: не хочу есть.
