— Почему же он такой дорогой? — наконец спросил Лоример.
— Ему почти три тысячи лет, любезный мой друг. А еще… а еще — на нем даже плюмаж сохранился.
— Чепуха. — Лоример подошел ближе. Из шипа тянулось несколько конских волосков. — Давай-ка сбавляй цену.
— Да я бы хоть завтра мог продать его сразу трем музеям. Нет, четырем. Ну ладно, двадцать пять тысяч фунтов. Меньше никак нельзя. Я почти ничего не выигрываю.
— К сожалению, я только что купил квартиру.
— Собственник. Где?
— Э-э… В Доклендсе, — солгал Лоример.
— Не знаю никого, кто бы жил в Доклендсе. Я хочу сказать — разве это не немного… vulgaire?[7]
— Это просто вложение денег. — Лоример взял шлем в руки. Он оказался на удивление легким: сплошной бронзовый лист очень тонкой ковки, принявший форму человеческой головы, он должен был закрывать все, что находилось выше затылка и челюсти. Лоример всегда безошибочно определял, действительно ли ему хочется купить шлем: желание надеть его было просто невыносимым.
— Разумеется, это погребальная вещь, — сказал Иван, выпуская ему в лицо дым. — Прорубить его можно запросто, хоть хлебным ножом — никакой защиты.
— Зато иллюзия защиты. Почти совершенная иллюзия.
— Много тебе от этого пользы.
— Но ведь только это нам и остается, в конце концов? Только иллюзия.
— Знаешь, дорогой Лоример, для меня это слишком глубокая мысль. Впрочем, вещица славная.
Лоример положил шлем на место.
— Могу я еще немного подумать?
— Думай, но не слишком долго. А, наконец-то.
По лестнице, стуча каблуками, спускалась Петронелла, жена Ивана — необыкновенно высокая, некрасивая, с копной светлых волос до пояса, — держа поднос с кофейными чашечками и дымящимся кофейником.
— Вот и закончился бразильский. Добрый день, мистер Блэк.
— Мы зовем его просто Лоример, Петронелла. К чему лишние церемонии!
270. Нынешняя коллекция: немецкий черный саллет с забралом; бургонет (возможно, французский, немного ржавый) и — мой любимец — итальянский барбут, шлем с Т-образной прорезью, с единственным изъяном — не хватает заклепок в виде розеток, так что он весь в дырках. Наверное, впервые меня потянуло к доспехам из-за этого устаревшего лексикона; мне захотелось посмотреть, что за предметы скрываются за этими волшебными словами, увидеть своими глазами, что такое латное оплечье, кутэ, наручник доспехов и фолд, набедренник, пулэн и поножи, забрало, солерет, горжет и безаг. Я испытываю настоящую дрожь наслаждения, когда слышу от Ивана: «У меня тут любопытный базинет с флеронами и поразительно, подлинным авантайлем, хотя вервели, конечно же, отсутствуют», — и при этом понимаю — в точности понимаю, — что он имеет в виду. Но обладать доспехами, полным облачением — немыслимая фантазия (впрочем, однажды я купил вамбрас и кутэ из детских доспехов и шаффрон из немецких конских лат), и потому я остановился на доспехах для головы — на шлемах, особенно пристрастившись к шлемам без забрала, к саллетам и котелкам, базинетам, каскам, шпангенхелмам и морионам, бургонетам, барбутам и — вот очередная мечта! — высоким шлемам и шлемам с лягушачьим ртом.
Книга преображения
Стелла перевернулась, прикоснувшись коленом к его бедру, отчего немедленно сделалось жарко, и он отодвинулся на пару дюймов. Она спала спокойно и глубоко, время от времени слегка похрапывая. Лоример покосился на светящиеся цифры на наручных часах. Без десяти четыре: нескончаемая темная середина ночи, в такое время слишком рано вставать, но слишком поздно читать или работать. Может, выпить чашку чая? Именно в такие минуты, говорил ему Алан, следует особенно отмечать и анализировать все, что происходит в уме, — систематично, одно за другим. Так что же там происходило?.. С сексом все было в порядке, размышлял Лоример, — любовью они занимались достаточно долго, так что миссис Стелла Булл заснула почти немедленно. Визит к родственникам оставил его в крайнем раздражении, но так бывало всегда, и, опять-таки верно, он всегда расстраивался, видя своего отца в таком состоянии, но и это едва ли выходило за рамки обычного… Он принялся перебирать все остальное, по пунктам. Здоровье: нормальное. Волнения? Вроде бы никаких. Работа? Смерть мистера Дьюпри — вот это отвратительно. Хогг, Хивер-Джейн — все тут несколько неопределенно, непонятно. Хогг, казалось, на взводе больше обычного, это всем было заметно. А теперь еще эта каша с Дьюпри… Деньги? Теперь из-за Дьюпри премии никакой не будет, даже если бы Хогг вздумал поделиться с ним; Хогг не подпустит его к делу с фабрикой: обычная практика — теперь оно будет считаться невыполненным. Квартира в Силвертауне поглотила почти весь его капитал, но вскоре появится новая работа. Так в чем же дело? Что из этой мешанины пустяков и тревог, досадных воспоминаний, обид и забот заставляло его ворочаться и бодрствовать в четыре часа утра? Обычная нервная бессонница, сказал бы Алан: слишком много всего происходит.
Выскользнув из постели, он стоял нагишом в темноте спальни, колеблясь — нужно наполовину одеться или нет. Натянул Стеллин махровый халат — рукава заканчивались где-то на предплечье, снизу торчали колени, зато видимость приличия была соблюдена. Дочь Стеллы, Барбуда, сейчас находилась у себя в школе, так что теоретически дорога была свободна. Однажды ночью Барбуда зашла на кухню — сонная, в пижаме, а он — голый, в это время торопливо шарил в холодильнике в поисках чего-нибудь вкусного. Это была встреча, которую ему не хотелось бы повторять, и по справедливости можно было сказать, что с тех пор отношения между ними переменились: по его мнению, прежнее равнодушие Барбуды переросло после того нечаянного столкновения в какую-то особую ненависть.
Лоример ждал, пока закипит вода в чайнике, и старался не думать ни о той ночи, ни о том, был ли он тогда возбужден, и если да, то насколько. Он разглядывал угол ярко освещенного двора со строительными лесами, в который выходило окно кухни. Плотные ряды грузовиков с платформами, огромные полки с досками и трубами, вагонетки, груженные скобами и наполнителями… Ему вспомнился первый визит сюда — по делу, это было одно из его первых «заданий». Стелла холодно водила его по двору, откуда у нее украли материала на 175 тысяч фунтов. На всех товарах была проставлена печать ее фирмы — «Булл Скэффолдинг», «вишнево-ультрамариновая», заверяла его Стелла. Она была в отъезде, отдыхала на Карибах. На охранников напали, связали и оставили бессильно наблюдать за тем, как шайка негодяев угоняет три грузовика, забитых уже приготовленными для следующего дня лесами, которых хватило бы для возведения целой «башни» в Ламбете.
Это было явное жульничество, откровенный мухлеж, решил Лоример: просто ей понадобилось быстро решить свои проблемы с денежным оборотом. Он был твердо убежден, что 50 тысяч наличными, принесенные в портфеле, для кого угодно показались бы достаточным соблазном. Но вскоре сделалось столь же очевидным, что эта маленькая гибкая блондинка с жестким, но по-своему красивым лицом — абсолютная «атомка», выражаясь языком оценщиков ущерба. «Атомка» — от «атомное убежище», то есть неприступная, неуязвимая, непробиваемая. Она была слишком горда: одинокая женщина, сама себе опора, собственное дело, десятилетняя дочь, все это были дурные признаки. Возвратившись от нее, он поделился с Хоггом своими выводами. Хогг открыто выразил презрение и на следующий день отправился к ней с 25 тысячами. «Вот увидишь, — говорил он, — эти грузовики стоят себе спокойно на складе где-нибудь в Истборне или Гилдфорде». Назавтра он вызвал к себе Лоримера. «Ты был прав, — сдержанно признался он. — Первосортная атомка. Такие редко попадаются». Он позволил Лоримеру стать добрым вестником. Вместо того чтобы просто позвонить (ему было любопытно еще разок взглянуть на эту настоящую первосортную атомку), Лоример вновь отправился в стокуэллское депо и сообщил ей, что «Форт Надежный» удовлетворит ее иск. «Еще бы не удовлетворил, мать его», — ответила Стелла Булл, а потом пригласила его поужинать.
