Что делать? Сам не знаю. Но держись. И утешайся запрещенным средством. Поэту не к лицу спасаться бегством. Но все же крикнуть хочется: «Ложись!»
У меня от счастья кружилась голова. К Ковальджи я так и не попал. Стихи в «Юность» взял у меня Натан Злотников, опубликовали их лет через пять. Рукопись с автографом Евтушенко куда-то пропала (потому что я ее таскал и всем показывал), но доброе чувство благодарности меня не покидает. Всего-навсего отнесся по-человечески, а столько лет помню!
Может быть, и потому в том числе стараюсь помогать молодым поэтам.
Аванс
Едем с Доросинским ночью из Верх-Нейвинска. Устали уже. Скорость двести.
— Сань, ты чего?
— Не обращай внимания, это я так, чтобы не заснуть.
Вдруг говорю неожиданно:
— Слушай, я тебе сейчас одну серьезную историю расскажу, с которой все начиналось…
В конце 80-х у меня была «восьмерка» подготовленная. И я на этом отрезке тренировался каждый день. А потом как-то перевернулся на ипподроме, сделал несколько оборотов и весь кузов замял.
А машину мы делали у Женьки Кондабаева в Верх-Нейвинске. Он сам уже не гонялся, а с машинами всегда помогал. А так как кузов долго выводить было, он вмятины и заломы замазал мовилем — чтоб не заржавело. Так я ездил на пятнистой машине. Как жираф.
И вот 31 декабря, вечером, приехали мы с Андрюхой Урденко забирать машины из Верх-Нейвинска (Андрюха родом из Первоуральска. Здоровый и добродушный парень. Играл в волейбол. Когда учился в «железке», в общаге его звали Масса). Женька выкатил за проходную обе машины. Стоим, разговариваем. Холодно. Андрюха торопит меня, говорит:
— Поехали быстрее, поехали…
— Ну, ты тогда езжай, а я еще минут десять поговорю и тебя догоню у города.
Он остолбенел от такой наглости. У него такая же полуторалитровая «восьмерка», и отыграть десять минут на семидесяти километрах немыслимо. Он говорит:
— Ты сам-то понимаешь, чего сказал?
— Давай-давай, езжай!
Посмотрел он на меня с сожалением и говорит Кондабаеву:
— Засекай!
Уехал. А я чувствую — погорячился. Женька говорит:
— Может, через пять минут поедешь?
Я говорю:
— Нет, все уже. Отступать некуда.
Пристегнулся. Женька дал отмашку. Я погнал. Просто страшно. Кто ездил по этой дороге, знает, о чем речь. А ездил я тогда на «БЛ». Была такая резина. После десяти градусов мороза — как на коньках.
Снегу намело. В одном месте меня понесло на внешнюю обочину. Успел открутить колеса, переключиться. Ударило. Зацепил обочину, сугроб через капот пошел. А у «восьмерки» на скорости запаса по мощности нет — страшно. А куда денешься, только в этих ситуациях и отыгрывается. Остановиться уже не могу.
Перед длинным подъемом разогнался, вошел на ста шестидесяти (больше она у меня не ехала). И вдруг у обочины замигала аварийка. И мужик с бабой выходят на дорогу и руками машут. Попытался начать тормозить — машина едет, как ехала. Я махнул рукой и снова было добавил газу, и вдруг что-то меня задело. Съехал в обочину (на «БЛ»-ке только так и тормозят). Попереключался, остановился метров через триста. Пока задним ходом до них доехал — шея затекла.
Все, никто уже никого не догнал. Расстроился. Вылезаю из машины. Стоит зеленый «москвич», заиндевевший. И мужик с бабой вокруг него приплясывают.
— Что, — говорю, — случилось у вас? Новый год встречаете?
— Вот, масло вытекло, до города не дотянули.
Открыл я багажник, дал им масло. Помог завестись. Чего уж, все равно никуда не тороплюсь. До Нового года еще время есть.
Я говорю:
— Что бы вы делали, если бы я не остановился?
Они вдруг говорят:
— А мы знали, что вы остановитесь.
— Откуда?