К дереву прилетели птицы. Они кружили вокруг, садились на ветви на какой-то миг, иногда сидели целую минуту, и снова порхали у кроны. Птицы летали поодиночке и соединялись парами — мельтешащие темные пятнышки на белом фоне. Или полностью исчезали внутри цветущей белизны. На стволах и ветвях деревьев обычно живет много насекомых, которые служат великолепной едой для птиц. Муравьи пользуют идеальный ландшафт деревьев для своих ферм, где они разводят, содержат и откармливают насекомых, таких как растительная тля, а потом употребляют их в качестве молока. (Обо всем этом я узнала в тот же вечер, но только чуть позже, через Интернет.) Мимо дерева, его не замечая, двигался поток людей. Люди проходили очень близко к нему — туда и обратно. Матери, когда шли за детьми в школу и когда отводили их из школы домой. Клерки, возвращающиеся с работы. Солнце катилось по небу, обходя дерево кругом. От дуновения ветра ветви дерева приподнимались и опускались. Лепестки слетали с него парашютиками на автомобиль или на лужайку или приземлялись безумно далеко, где я уже не могла их видеть. Время пролетело незаметно. Да, именно так. Должно быть, я наблюдала за деревом в течение многих часов, весь день, пока ты вдруг не вернулся с работы домой и не стал отчитывать меня за то, что я сижу на чердаке. Я спустилась, села за компьютер и набрала слово дерево в поисковом окне. Появилось много информации. Когда ты позвал меня ужинать, я оторвалась от компьютера, но после ужина возобновила поиск, и опять оторвалась, когда ты сказал, что если я сейчас же не лягу в постель, то ты будешь спать один и серьезно подумаешь, не расстаться ли со мной.
Я проснулась среди ночи в гневе на женщину, которая считала это дерево своей собственностью. Я села в кровати. Трудно даже представить, сколько во мне накопилось ярости. Как можно думать, что владеешь тем, чем невозможно владеть, вот как это дерево? Только лишь потому, что оно растет в ее саду; но это вовсе не означает, что оно ей принадлежит. Как оно может быть ее деревом? Ведь совершенно ясно, что это мое дерево.
Надо что-то предпринять, решила я; пробраться сейчас, пока темно, к ее дому и незаметно бросить несколько камней, разбить одно или два окна и убежать. Пусть знает, что у нее нет права собственности на него. Это послужит ей уроком. На будильнике было без четверти два. Ты спал; тут ты перевернулся и что-то пробормотал во сне. Я осторожно выбралась из постели, не желая потревожить твой сон, захватила вещи в ванную, чтобы там одеться и не разбудить тебя.
Когда я вышла во двор, шел очень сильный дождь. Под деревьями в саду за домом я отыскала несколько подходящих камней. (Это вовсе не означает, что наши собственные деревья были менее важными, чем то дерево; они были славные, хорошие, но не более; с ними все совсем иначе.) Я нашла несколько гладких камней, из тех, что мы привозили каждый раз по возвращении с какого-нибудь пляжа, положила их в карман куртки и ушла через черный ход, чтобы ты не услышал шаги в передней. На пути к дому этой женщины со стороны дороги стоял знак объезда; кто-то мостил подъездную дорогу, раскопав землю у парадного входа. Здесь кругом валялись небольшие куски и половинки кирпичей и в избытке — осколки разбитой плиты для мощения мостовой. Никто меня не видел. На улице вообще никого не было, всюду пусто, и только случайный свет в окне.
К дому женщины я добралась в кромешной темноте. Шел дождь, я промокла до нитки, весь тротуар за воротами сада был устлан мокрыми лепестками. Я засунула кусок плиты под руку, беззвучно открыла ворота. Из меня получился бы великолепный грабитель. Я бесшумно пересекла лужайку и встала под деревом.
Дождь сбивал лепестки; крошечные и утяжеленные водой, они падали вниз, образуя вокруг дерева белый круг на темной траве. Тяжелые ветви усиливали звуковой фон; надо мной раздавался равномерный приглушенный шум дождя, сквозь который слышался стук дождевых капель о цветки. И тут я затаила дыхание. Опустилась на мокрую траву; лепестки облепили мои ботинки, а когда я провела рукой по волосам, лепестки прилипли к моим пальцам. Я аккуратно разложила в ряд свои камни, половинки кирпичей и кусок плиты на всякий случай, если вдруг понадобятся. Лепестки к ним тоже прилипли. Из «оружейного» ряда я выдвинула вперед одну пару. Они были похожи на молодоженов после свадьбы. Меня пробрала дрожь, но не от холода. Было влажно. И прекрасно. Я прислонилась спиной к стволу, почувствовав через куртку на спине твердые борозды коры, и наблюдала за тем, как осыпается крупицами цветение, сбиваемое дождем.
Мы сидим в кухне за столом друг напротив друга, и ты говоришь мне о том, что влюбилась. Когда я прошу тебя рассказать, в кого ты влюбилась, ты смотришь на меня укоризненно.
— Да не в кого-то, — говоришь ты.
И тогда ты мне рассказываешь о том, что полюбила дерево.
Для тебя все это странно. Ты побледнела. Возможно, у тебя лихорадка или ты простудилась, думаю я. Ты крутишь пальцем покрытие под тостером. Я изображаю спокойствие. Я не выгляжу сердитым или расстроенным, вовсе нет. Под покрытием видна полоска старых хлебных крошек, оставшихся от наших завтраков и лежащих там бог знает с каких пор. Я думаю про себя, что для твоей лжи должно быть серьезное основание, потому что обычно ты никогда не лжешь, это так тебе не свойственно. Но, правда, в последнее время тебя трудно узнать. Ты выглядишь то дерзкой, взволнованной, а то яснолицей, как ребенок; ты украдкой выскользнула из постели, а потом быстро вышла из дому, думая, что я сплю, и продолжаешь говорить какие-то странные вещи о рассеивании семян и восстановлении лесных массивов. Вчера вечером ты мне рассказывала о том, что на создание одного яблока дереву требуется энергия пятидесяти листьев, что одно дерево может создать миллионы листьев, что ствол дерева состоит из древесины двух видов — ядровая древесина и заболонь, — и что в ядровый слой дерево складывает все свои отходы, и что те деревья в лесу или роще, которые получают меньше солнечного света, так как они ниже других, называют подлеском.
Я влюбилась в дерево. И не могла иначе. Мне бы рассердиться. Вместо этого я сохраняю спокойствие. Знаю такое средство. Я пытаюсь подобрать правильные слова.
— Как будто это миф? — спрашиваю я.
— Это вовсе не миф, — возражаешь ты. — Какой миф? Все реально.
— Хорошо, — соглашаюсь я. Я говорю успокаивающим тоном. Киваю.
— Ты мне веришь? — спрашиваешь ты.
— Верю, — подтверждаю я. В моем голосе нет ни капли сомнения.
Пройдет какое-то время, прежде чем я и впрямь поверю, что речь идет о дереве, и, когда это произойдет, мне станет легче. Более того, меня это радует. У моего единственного соперника за все годы нашей совместной жизни нет даже гениталий. Я обхожу вокруг него, чтобы долго еще улыбаться своей удаче. Дерево, да ради бога, смеюсь я про себя, когда плачу за кулек яблок в супермаркете или когда вытаскиваю за хвостик вишню, одним щелчком отрываю хвостик, подбрасываю вишню в воздух и ловлю ее ртом, довольный собой и в надежде, что кто-то это видел.
Я такой простодушный. У меня совсем нет фантазии.
Как раз то, что надо, чтобы заставить себя поверить во все это. Несколько дней спустя я прихожу домой после работы и вижу, как ты молотком и отверткой долбишь ламинированный пол посреди передней. Ламинат, когда мы его стелили, обошелся нам в целое состояние. Мы оба об этом знаем. Я сажусь на диван.
