И мы цепочкой полезли вверх по осыпавшемуся обрыву. Первым до источника влаги дополз Тишка. Он подставил ладошку, набрал в нее несколько капель, слизнул их сухими губами и возопил: «Чище этого боржоми нарзана я не пил!» Я подполз вторым, повторил ритуал командора и чуть не помутился разумом — по всем признакам запаха и вкуса мы впервые в жизни попробовали мочу!
Поддерживая хохму, я сделал лицо и сказал «вах-вах!» следующему жаждавшему. Третий, а за ним и четвертый вступили в розыгрыш. Пятым был измочаленный солнцепеком Бессоныч, который набрал полную пригоршню и выпил ее залпом. После чего заорал нечеловеческим голосом и начал забрасывать нас камнями. С одной стороны, он поступил правильно, а с другой — нет: нельзя рубить сук, на котором сидишь, нельзя кидаться камнями, на которых лежишь! Бессоныч с визгом скатился прямо в морскую пучину. Там, матерясь, он промыл рот и расцарапанное пузо, и еще полчаса мы ждали его на вершине, прямо у лошадиного стойла — оно-то и являлось источником живительной влаги.
Слава Богу, плато представляло собой совершенно безлюдную виноградную плантацию. Сориентировавшись по солнцу, мы вышли на большую дорогу, набив по пути животы бесхозным недоспелым виноградом. На дороге стоял огромный фанерный щит, на котором толстенными буквами красовалась надпись: «ОСТОРОЖНО — ФИЛОКСЕРА! САД ОБРАБОТАН ЯДОМ».
Мы мужественно, без скупых слез попрощались друг с другом перед неминуемой смертью, но на всякий случай вставили себе по два пальца в рот. И что бы вы думали? Черный ангел, не задевая, только помахал нам своим крылом!
Перемену на места более отдаленные придумал все тот же вездесущий Тишка. «Ребята, а так же девчата! — вскричал он. — Есть уникальная возможность практически на халяву морским путем добраться до Сочи и обратно! Я уже обо всем договорился».
Тотчас за какие-то копейки были куплены палубные билеты на супердизель-электроход «Россия» (и он, и его аналог, круизный лайнер «Адмирал Нахимов», были перекрашенными трофейными теплоходами, и один из них, не помню, который, скромно назывался прежде «Адольф Гитлер»). Палубные билеты — это без койки: можешь спать стоя, сидя, лежа — где попало. С этим аусвайсом ты свободно перемещаешься по всем палубам и надстройкам, с правом захода в бары, рестораны, купания в огромном бассейне на верхнем этаже, а также — в игорный зал на двадцать ломберных столиков, всего, что осталось от роскошного когда-то казино. Но нам и их хватило. Заблудившийся и, как выяснилось позже, заблудший друг Хил вернулся из злачного места со слезами на глазах: за полчаса он умудрился проиграть в дамский преферанс двум лысым мужикам солидную часть нашего неприкосновенного запаса, отдав злоумышленникам тридцать рублей и оставшись два рубля им должным.
— Они шулеры, Вова! — сваливал на объективные обстоятельства свое крайне субъективное поведение растратчик социализированной собственности.
— Хил, если это шулеры, то тебе повезло, но если это порядочные люди, то наши финансы спели реквием, — сказал я твердо, и я знал, что говорю. Дело в том, что, играя на досуге в карты «на интерес», то есть на деньги, и имея от этого некий навар к повышенной стипендии, я являлся одним из немногих читателей затертой до дыр дореволюционной книги «Игрокъ на все руки» с подзаголовком «Пособie противъ карточныхъ шулеровъ».
Про джентльменский преферанс было написано примерно следующее (реликтовые стиль и орфографию опускаю): «Кроме коцания карточек и парной игры, которые легко разоблачаются нашим добрым читателем, используются только две сменки — мизер на десять взяток и десятерная без шести. Как играть этот подвох — далее. Но скажем сразу, что уже при получении на руки этих сдач, вы безо всяких последствий можете бить сдающего подсвечником по голове!»
С учетом этих кабалистических познаний я незамедлительно отправился в обитель разврата в сопровождении Хила и трех рвущихся в бой за правое дело дочерна загорелых еще с колхоза помощников комбайнеров. Отстраненную от крепких мужских забав Любимую мы в ждущем режиме оставили в баковом баре пить коктейль через натуральную соломинку — на пластмассовые в корабельной кассе, видимо, не хватило валюты.
В бывшем казино лысые мужики очень преклонных лет с рифмующимися именами Лёня и Моня ждали возврата долга, попивая давно прописанные им врачами «Ессентуки № 17». Отдав два рубля, Хил потребовал незамедлительного матча-реванша в исполнении своего младшего брата — меня. Мы с жертвой были ровесниками, но после нагрянувших переживаний Хил действительно выглядел перестарком. Жадные до легких денег плешаки тотчас согласились, на свои лысые головы. Когда я сказал «пас» на «мизер на десять взяток», шарообразные удивились, но профессиональная алчность взяла верх, и следом мне сдали «десять без шести».
Я в полном согласии с первоисточником сыграл на этих картах восьмерик на трех козырях, чем поверг понтеров в изумление, переходящее в уныние. Последнее наступило после заготовленной мной тирады:
— А теперь, падлы, верните брату проигрыш и заплатите мне столько же за науку. Возражения не принимаются: три янычара с ятаганами ополовинят ваш коллектив по простому взмаху моей руки. Бекицер, шлимазлы (что означало «быстро, кретины» на родном языке шулеров)! — И показал на томящихся в дверях трех русских богатырей во главе с Бессонычем с художественно исполосованной свежими шрамами грудью.
Не произнеся ни единого слова, Леня и Моня выдали на гора шестьдесят четыре рубля. Не дожидаясь вечера, мы начали праздновать.
Со сходом в Сочах на берег мы провели в путешествии ровно неделю и вернулись к заскучавшей без симпатичных троянцев ахейке. Особенно скучала гречанка о Тишке. И это не удивительно.
Белозубастого и стройного тогда блондина Тишку любили все, а особенно девушки. Для них на редкость словоохотливым красавцем был выработан и всегда к месту применялся особый язык — язык мелких и, казалось бы, непроизвольных ошибок. Тишка называл массандровский портвейн «мансардовским», колоратурное сопрано — «клавиатурным» и зазывал, трагически завывая, опешивших девиц мрачными стихами «Приходи ко мне в могилу — погнием вдвоем!». И радостные девицы шли в очередь на заклание.
На седьмой день нашего паломничества он вошел в келью нашего мужского монастыря, потирая руки:
— Вечером я поведу не всех в музей. Местный, неизвестно какого хрена ведческий. Почему не всех? Потому что владельцы походных самоваров в Тулу не ездят, а в музее после окончания рабочего дня состоится оргия. По формуле «четыре на четыре». Четверо нас, странников перехожих, на четырех совершеннолетних экскурсоводш молочно-половой спелости. И «оргиянизатором» буду я! А вы, парисы-кипарисы, купите или стырьте, что лучше, у вахканки Марулы пару бидончиков огнедышащего древнегреческого зелья. Не приходить же одиссеям к любви покорным илиадам с пустыми руками! Конкретное место для ебивуака я уже выбрал.
Впоследствии я созерцал весь этот «ебивуак» на блеклых черно-белых фотографиях, отснятых нашим походным ФЭДом без экспонометра и проявленных уже на родине. Оргия проходила на стоянке древнего человека! Человеческий рост папье-машевых неандертальцев только подчеркивал естественность происходившего: полуголые до трусов женихи и Пенелопы у тлеющего костра изображали прожорливое обгладывание «костей мамонта», временно позаимствованных у ополоумевших муляжей, и пили под них огненную воду. Ритуальные танцы со всей очевидностью демонстрировали гениальность режиссера-постановщика. На сексуальные сцены внутренней цензурой было наложено табу. И были они, или нет, не имело никакого художественного значения. Тишка заслуженно получил почетное звание «народный артист Неандертальской АССР»! Мы все до сих пор гордимся тем, что он — из нас.
