Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
Неслышно ступая, Савелий с Лизаветой подошли к Мамаю. Савелий протянул было руку, чтобы потормошить его за плечо, как вдруг Мамай вскочил и принял оборонительную стойку: ноги чуть согнуты, голова втянута в плечи, руки вытянуты вперед. Сверкнул финский нож.
– Мамай, Мамай, это мы, – сказал Родионов тоном, каким успокаивают испугавшегося спросонья ребенка.
– А-а, хузяин, – протянул старый слуга и спрятал финку в голенище сапога. Его широкоскулое лицо с жесткими морщинами приобрело вид, который хорошо знающие его люди назвали бы крайне приветливым. Рот расплылся в улыбке, обнажив крупные желтые зубы с частыми щербинами.
– Ты когда соберешься к зубному лекарю? – улыбнулся в ответ Савелий.
– Никогда, – сошла улыбка с лица Мамая. – Я их ощень баюс.
Савелий коротко хохотнул.
– Тише ты, – дернула его за рукав Лизавета. – Люди же спят.
Савелий кивнул и невольно посмотрел на спящих певичек. Их невинные, во сне почти детские мордашки абсолютно контрастировали и с их округлившимися женскими фигурами, и с их дневными, а главное, ночными занятиями.
– Ты чего уставился на этих девиц? – снова дернула Савелия за рукав Лизавета. – Смотри у меня, – добавила она, и в ее голосе послышались смешливые нотки.
– Ничего я не уставился, – в тон ей ответил Савелий и, обернувшись к Мамаю, уже серьезно сказал: – Дело у меня к тебе, Мамай.
– Слушаю, хузяин.
– Мамай, сколько раз я тебя просил не называть меня хозяином?
– Мыного, хузяин, – осклабился слуга.
– Но ты продолжаешь свое. Пойми, мне неловко.
– Понимаю, хузяин.
– Тьфу ты, – сплюнул в сердцах Савелий. – Ладно, поговорим об этом позже. А теперь слушай. Сегодня после ужина двое иностранных артистов давали в гостиной первого класса представление. Мы тоже на нем были. В одном из их номеров участвовала Елизавета. После чего у нее пропали брильянтовые сережки.
– Ай-яй-яй, – покачал головой Мамай. – Вас обидели, хузяйка?
– Конечно, ее обидели, – не дал раскрыть Лизе рта Савелий. – Мы поначалу думали, что она их потеряла. Обыскали все – нету. Да и как потерять обе сережки враз? Рядом с ней, кроме меня, когда мы смотрели представление, никого не было, так что, кроме артистов, умыкнуть сережки больше не мог никто.
– Ты ходил кы ним, хузяин? – спросил Мамай.
– Ходил, но они не захотели отдать серьги. Теперь я хочу, чтобы к ним сходил ты. Они едут вторым классом, каюта нумер восемнадцать.
– Латны, хузяин, понял. Вы, – он деловито глянул на них обоих, – ступайте кы сибе. И жыдите меня. Я сыкоро.
* * *
Яцек с Карменцитой, настоящее имя которой было Кира, что значит «госпожа», действительно уже легли спать, когда в дверь их каюты снова постучали.
– Открывать не будем, – безапелляционно заявила Кира и повернулась на бок.
Стук повторился. Потом на время стало тихо, а затем после непонятного скрежета дверь отворилась: Мамай, просунув финку в щель меж косяком и дверным полотном, отжал язычок замка и надавил крутым плечом на дверь.
Когда он вошел в спальню, на него уставились две пары испуганных глаз. Затем одни глаза зажглись злостью, а другие – животным страхом. Эти другие принадлежали великому и непревзойденному.
– Ты?! – сделались круглыми глаза у Мамая. – Какая встреща!
Мамай ухмыльнулся так, что у Гарольдини ослабло в животе и он еле сдержался, чтобы не обмочиться. Все же, кажется, он немного подмочил свои шелковые исподники.
– Ты, Яцек, послетний мудак. Кырыса. Ты – тухлый. Ты обул Парамона. Теперь ты обул его сына, моего хузяина. Бакланить я сы тобой не буду и скажу лишь один раз: верни серьги его женщины, инаще тебе – вилы.
Мамай демонстративно стал перебрасывать финку из одной руки в другую.
– Мамай, послушай, – присел на постели Яцек. – Я ведь…
– Отыдавай серьги, – недобро сощурил глаза до узких щелочек Мамай. – А то шибко худо будет. Я вит сы тобой не шучу.
Яцек кивнул. Он знал, что Мамай не шутит. И не шутил никогда, потому что не умел этого делать. Зато Мамай мог не моргнув глазом всадить финский нож аккурат в сердце, шарахнуть обухом топора по голове и ударом кулака свалить наземь любого, на кого бы указал его хозяин. Собственно, он этим и занимался, когда состоял в подручных у старика Парамона. На счету Мамая – про это ведали многие хитрованцы – было четырнадцать загубленных душ, и лишь одна из них была случайной.
Было это лет сорок назад, когда, будучи еще мальчишкой пятнадцати годов, Мамай, сирота Бадретдин Шакиров, прибился к фартовым, промышляющим кражами и разбоем. Обычно он стоял на шухере, а после удачного дела его нагружали ворованным рухлом, и он относил его на Хитровку барыге. Фартовые научили его драться, уходить от слежки и подарили первый в его жизни финский нож, с которым он никогда не расставался.
Через год фартовые пожелали проверить его в деле и поручили Шакирову первую самостоятельную работу: подломить галантерейную лавку на Солянке, купеческой улице с двухэтажными домами, первые этажи которых были почти сплошь заняты под лавки и магазины. Лавку эту давно пасли и знали, где ее хозяин держит хорошую кассу.
На дело пошли ночью. От кулаковского дома на Хитровке, где проживал теперь Бадретдин, до Солянки было всего ничего. Банда тихо и быстро дошла до нужного дома и встала, слившись с каменной оградой напротив.
– Ну, давай, паря, фарту тебе, – произнес напутствие главарь и легонько хлопнул Шакирова по плечу.
Бадретдин неслышно подошел к дому, выдавил, как учили, стекло и влез в лавку. Чиркнув спичкой, зажег огарок свечи и принялся осматриваться. Наконец взгляд его уперся в несгораемый шкаф с небольшим висячим замком. Касса! Бадретдин достал из-за пояса фомку и одним рывком оторвал от дужки корпус замка. Затем вынул дужку из петель и раскрыл дверцу.
Денежки лежали в специальном ящике с отделениями: одно для крупных купюр, другое для мелких, третье для серебра, четвертое отделение – для меди. Бадретдин выгреб все до единой полушки и уже рассовал деньги по карманам, как вдруг услышал:
– А теперь положи все на место.
Бадретдин вздрогнул и обернулся на голос, но со света в темноту не было ничего видно.
– Положи деньги на место, я сказал, у меня в руках ружье, – снова послышался голос.
Бадретдин быстро задул свечу и наугад бросился к окну. Прозвучал выстрел, от которого заложило уши; это хозяин лавки шарахнул сразу из двух стволов.
Бадретдин резко отпрыгнул в сторону, больно ударившись о полки, с которых посыпались портмоне, зонты, трости и прочая галантерейная дребедень, и пополз вдоль прилавка. А потом сильные руки схватили его за шиворот и поставили на пол:
– Попался, ворюга!
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
