Лера помнила, что это был тяжелый разговор. Знакомый больше ей не звонил. Потом он спился и умер. Но за все эти годы она ни разу не пожалела о своих словах, хотя двоякое чувство своей причастности к его смерти еще долго преследовало ее. Двоякое оттого, что она не могла понять: это вина или заслуга ее перед людьми?
И вдруг Леру охватило непреодолимое желание разорвать цепь событий, в которой она оказалась, броситься обратно, закричать, предупредить, спасти хоть кого-нибудь. Но она оставалась неподвижной. Все стало ясно. В выбор людей вмешаться было нельзя. Они делали его сами.
— Где они в старости? — продолжал голос. — Одни ушли в небытие, другие еще цепляются за свой выбор, не веря, что временное проходит. Пальцев на одной руке хватит, чтобы посчитать тех мастеров, кто дарил людям добро и зажигал в их сердцах неугасимый огонь. Эти тысячи сердец начали новую жизнь. И чем их было больше, тем сильнее наполнялось их собственное сердце радостью и счастьем, тем легче и стремительнее был их путь здесь.
Впрочем, желание увидеть ликующую и ревущую толпу было и у других, добившихся известности кумиров, скажем у Адольфа Шикльгрубера. И хотя это уже совсем другая история, история падения в бездну, именуемую "власть", что-то и кто-то роднит их, вновь и вновь открывая им двери к человеку.
После этих слов Лера почему-то снова посмотрела вниз, туда, где огненные сполохи по-прежнему не давали застыть гигантскому тоннелю. Казалось, этот огромный червь был единственным живым существом во тьме обволакивающей его бездны.
— Но мы опять отвлеклись. Ты спросила, что можно взять сюда с собой? — Голос заставил ее оторвать взгляд от неприятной картины. Неожиданный поворот в разговоре вернул ее к действительности.
— Ты можешь взять только то, что представляет собой кирпичики мироздания, — твои духовные успехи и добродетели. Ты несешь с собой боль за других, сожаление и чувство сострадания к ближнему: они неразрывно связаны с твоим духом. Чем больше таких кирпичиков тебе удалось насобирать в той жизни, тем ближе к свету начало твоего пути здесь. И еще ты берешь с собой память. Память обо всем. Память — это твое страдание здесь, твои муки, твой крест и покаянная сторона твоей души.
— Но почему страдание и почему покаянная?
— Эта сторона памяти будет преследовать тебя здесь, пока не сотрется в твоей душе, не сожмется в комок, как шагреневая кожа.
Помнишь девочку, которой ты исписала каракулями школьный дневник просто за то, что она была не из вашей компании и училась, как вы считали, слишком хорошо?
Лера почему-то действительно помнила этот не очень приятный эпизод из ее жизни и, сознавая незначительность события, не могла понять охватившее ее теперь волнение.
Возникла небольшая пауза.
— Твой поступок многое изменил в жизни той девочки. В тот вечер она побоялась прийти домой. Родители бросились ее искать. Они подняли на ноги всех: милицию, родственников. У ее бабушки тогда не выдержало сердце, а закончилось все тем, что они вынуждены были переехать в другой район. Девочка уже никогда не встретила того парнишку, соседа по парте, а ведь они должны были пожениться, родить четырех детей, и одному из них предстояло стать выдающимся медиком, который подарил бы миру лекарство от рака. Ничего этого не случилось. У нее сложилась другая судьба.
Даже самое маленькое зло порождает большее и меняет предначертанное в худшую сторону. Испачканный дневник изменил и скомкал судьбы многих людей. Ты ведь помнишь, чем закончилась для тебя эта история?
Конечно, она все помнила, и не только это.
В огромной цепи всплывающих перед ней воспоминаний одно она увидела почему-то особенно ярко. Мучительное чувство отвращения к себе смешивалось с непониманием связи между ними.
Это случилось много лет тому назад. Все происходило настолько банально, что она давно бы забыла тот случай, но приятные воспоминания, тешащие ее самолюбие, снова и снова возвращали ее к событиям, которых в ее жизни уже не было, да и, пожалуй, не могло уже быть.
Тогда она еще только начинала свою карьеру в журналистике. Целых два года Славка ухаживал за ней, да как! Женщины в отделе сходили от всего этого с ума. Он не просто дарил ей цветы чуть ли не каждый день, он не давал ей проходу и прилюдно неоднократно признавался в любви. "Все равно ты выйдешь за меня замуж", — говорил он на весь офис, стоя у открытой двери, чтобы слышно было в коридоре. Он ей нравился. Нет, она его любила. Ее нисколько не раздражало его поведение, даже в чем-то восхищало. Останавливало другое. У Славки не было ничего. То есть вообще ничего. Откуда пришел к ней этот прагматизм? "Мне в жизни нужно другое, — убеждала она себя, — то, к чему я привыкла и от чего не хочу отказываться. Комфорт, благополучие, достаток". Ей казалось, что со Славкой ничего этого она не получит. А жить по-другому ей не хотелось: "по-другому — значит, хуже", — нашептывал кто-то внутри.
Нет, она не забыла, как выходила замуж и что тогда сказала Кнопка. Так звали ее лучшую подругу Ленку. Воспоминания о проведенных вместе часах в кафе и забегаловках по дороге от редакции до Чистых прудов, где обычно их забирал муж Кнопки, нахлынули на нее. Восемь часов в день отбывая свои секретарские обязанности, а иначе это назвать было нельзя, Ленка любила порассуждать:
— Не валяй дурака, Лера. В двадцать восемь лет ты не нужна никому из твоих ровесников. Все неженатые мужики после тридцати, кроме такого дурака, как Славка, страдают одним комплексом: их волнует, сколько и кто тебя лапал до него. И поверь, твой возраст не лучший твой аргумент. В сорок это уже не так важно для них, а в пятьдесят не имеет значения вообще. Такова мужская психология. Тебе, кумушка, пора устраивать свою жизнь. А то с твоими породистыми предками отмечать тридцатилетие одной как-то не к лицу. Да и потом, весь хороший товар давно раскуплен. Ты посмотри: на сайтах знакомств — одни женатики.
— Да, чем порядочнее мужчина, тем тяжелее оковы, — с усмешкой вздохнула Лера.
Подруга не унималась:
— Помнишь того лысого мужика, что приезжал с твоим отцом в редакцию? Очень даже ничего. Можно сказать, импозантен. — Ленка прыснула. — Он ведь ни на кого, кроме тебя, не смотрел. По-моему, даже забыл, зачем приехал. А ведь он ого-го! — И она показала пальцем вверх.
Возразить было нечего.
Через три месяца Лера вышла замуж за уютного лысеющего добряка, в котором не было никаких недостатков, кроме его сорока трех лет. Он был глава небольшой, но уважаемой в литературных кругах компании.
— Только не говори, что ты вышла за него по любви, — язвила Кнопка некоторое время.
Затем прошло и это. Все наладилось. Лера родила сына, начала писать, а муж помог с изданием. В общем, можно было сказать, что жизнь удалась. Но Лера по какой-то неведомой причине, по какому-то дискомфорту в душе сказать этого не могла. Что-то ей мешало. Теперь она увидела, что именно. И увидела это здесь.
Славка две недели пил, потом его уволили, и он исчез из ее жизни — как тогда она думала, навсегда. Теперь он появился вновь. С какой-то холодной неотвратимостью провидение прокручивало весь этот ужас.
