Томас Шнайлер действительно оказался на редкость милым человеком – из тех, что покоряют с первой же встречи своим добродушием и гостеприимством. Едва мы подъехали к сказочно-белоснежному двухэтажному домику в окружении буйной зелени кустарников и целой плантации банановых пальм в перспективе, как на пороге появился волшебный «гном»: невысокий крепкий мужичок, загорелый и улыбчивый, как истинный масаи, но с почти ослепительно– голубыми глазами и аккуратной щеточкой абсолютно седых волос.
– Приветствую тебя, дорогой Ален, на нашей ферме! – Шагнув мне навстречу, он улыбнулся еще шире, распахнув руки для объятий. – Чертовски рад наконец-то с тобою познакомиться!
Что ж, я тоже был рад нашему знакомству; мы трижды обнялись и душевно похлопали друг друга по плечам, после чего Томас чмокнул в щечку маму, и мы дружно направились вслед за хозяином в дом.
Итак, на часах время шло к семи, до торжества в католической церкви оставалось еще два часа с лишком, а потому мы расселись за широким деревянным столом в уютной кухне, и Томас принялся потчевать нас классическими немецкими сосисками, тушенными с капустой, а мама, уминая свою порцию, в красках поведала ему о жутковатом убийстве в студии Джимми, свидетелями которого мы с ней стали.
На протяжении всего рассказа Томас то и дело потрясенно охал и поправлял свои очки с плюсовыми стеклами, за которыми его голубые глаза казались невероятно огромными и изумленными.
Между тем по ходу своего рассказа мама и меня информировала по части отдельных моментов.
– Дорогой Ален, ты ведь не в курсе, – бойко цепляя на вилку сочную сосиску, заметила она, – у меня просто не было времени тебе сообщить, но этот самый бедняга Нгала, которого столь зверски убили, – один из худших работников фермы Томми, прости меня, Господи.
– Да, это уж точно, пусть и нехорошо так говорить о мертвых, – согласно кивнул Томми. – Нгала действительно был редкий лентяй. Остальные ребята у меня просто замечательные – умеют и работать, и отдыхать, ты и сам сегодня все это увидишь, а вот Нгала…
Он безутешно вздохнул, покачав головой.
– Нгала почище любой старой сплетницы слонялся там и тут, всюду подслушивал, выспрашивал и передавал другим сплетни, чужие разговоры. Ему очень нравились всевозможные дрязги и скандалы!
– Сколько раз я тебе говорила: не принимай его на работу! Все равно от парня не было толку! – встряла мама. – Но ты меня не слушал…
Тут и я задал вопрос:
– И как долго он у вас работал – год, два?
Мама торжествующе хохотнула.
– Ха-ха! В течение последних пяти лет, мой дорогой Ален: с началом нового сезона на кофейной плантации Томми каждый раз принимал его на работу. И все пять лет я уговаривала его не делать этого – напротив, послать лентяя куда подальше.
Я ободряюще улыбнулся порозовевшему Томми.
– Зачем же вы брали на работу лентяя? Раз уж все и вы сами стопроцентно были уверены, что парень работать не будет…
Славный Томми вновь покачал головой.
– В том-то и дело, что поначалу его здесь никто толком не знал! Нгала приехал из городка Табор на севере страны, где работал на крупнейшей кофейной ферме, что и сообщил мне первым делом в качестве рекомендации. Я, каюсь, по глупости поверил ему на слово…
Мама многозначительно усмехнулась, а бедняга Томми тут же попытался грозно нахмуриться.
– Первый сезон он работал, хоть и с ленцой. На второй сезон я уже подумывал было не принимать его, но Нгала принялся так плакать, жаловаться на свое одиночество и ненужность, что в конце концов я его пожалел и принял… И все это повторялось каждый сезон: он плакал, клялся, я пытался ему верить, оставлял среди моих работников… И все начиналось сначала!
Тут мама с самым зловещим видом ткнула в направлении своего сердечного друга вилкой:
– Томми, а ведь ты сам только что признал, что Нгала доставлял тебе море проблем. И вот твой проблемный Нгала – труп. Смотри, полиция наверняка заподозрит тебя в убийстве! Где, кстати, ты находился сегодня после обеда, как только я отправилась в Арушу встречать сына?..
Бедняга Томми испуганно замахал на нее руками:
– Дорогая, как ты могла подумать! Я – добрый католик и никогда не совершу грех убийства!
– Скажи это полиции! Вряд ли они сочтут твои католические убеждения за надежное алиби.
– О господи!
Я решил немного отвлечь маму от жестоких шуток.
– Мама, тебе должно быть стыдно – шутить, когда произошла трагедия, да еще накануне святого Рождества. – Я укоризненно покачал головой. – Послушай, как по-твоему, старый колдун, о котором все кричал тот тщедушный ученик Джимми, – он действительно мог убить вашего бездельника?
Мама слегка нахмурилась, обменялась быстрым взглядом с Томасом и неопределенно пожала плечами.
– Как знать! Тут ведь уже почти на протяжении месяца накручивается клубок интриг из-за подарка Джимми церкви. Сам видел – даже полицейский читал статьи о «Дарах волхвов». Ты знаешь, я очень люблю Джимми, он всегда приглашает меня на свои выставки и пару раз выступал волонтером у нас в Серенгети, помогая выхаживать слоников-сирот. Но из своего дара храму он сделал почти рекламный ход: всюду кричал об акции под Рождество, давал бесконечное количество интервью. Разумеется, в итоге число покупателей творений Джимми заметно увеличилось, ведь приятно не просто прийти поглазеть на знаменитую Черную Мари, но заодно и прикупить сувенир себе на память.
Мама выразительно покачала головой.
– Так вот, о своем решении преподнести Черную Мари в дар церкви он объявил в первый день презентации – в тот день в его студии было местное телевидение, и Джимми все изложил, улыбаясь в камеру. Так вот, едва это стало широко известно, как Акида принялся орать на всех углах, что древние боги Африки не допустят этого святотатства. Дескать, Черная Мари – никакая не христианская Мария, а древняя богиня народа масаи, богиня Луны Олапа, супруга бога Энгая, и, стало быть, если кому ее и дарить, так ему, чтобы он в своем домашнем храме приносил ей жертвы…
Томас не удержался и громко хмыкнул, усмехнувшись.
– Вот вам и лучший подозреваемый: так как боги масаи не поспешили препятствовать дару, он сам решил принести первую жертву нехристианской богине… Ну, или что-то в том же роде.
– Неплохая версия, – кивнула головой мама. – Конечно, не совсем понятно, при чем тут убийство Нгала… Хотя убить именно Нгала у Акиды была причина, о которой упоминали Моша и сам Акида: бездельник Нгала после тех страстных заявлений Акиды принялся везде и всюду насмехаться над ним. Дескать, какой простой дядька этот отсталый лебон – подарите ему драгоценную статуэтку, чтобы он молился ей в своей халупе и хранил в картонной коробке под диваном! Именно потому Акида и произнес фразу: «Отныне я смеюсь над тобой!»
Что ж, все это действительно выглядело вполне достоверно: сопляк-бездельник насмехался над бедным, но гордым колдуном, и тот, оказавшись с ним тет-а-тет в пустом зале салона, воспользовавшись моментом, мстит решительно, жестоко и бесповоротно.
