Ознакомительная версия. Доступно 49 страниц из 245
Ага кивнул, ему по душе был такой консерватизм.
— Ты прав. До чего же низко мы пали! Габриэл положил монеты обратно на бархат. Но было бы неучтиво слишком быстро перейти от разговора о подарках к другой теме.
— От всего сердца хотелось бы просить тебя принять ответный дар из моей коллекции древностей. Но я знаю, что твоя вера воспрещает тебе ставить у себя изваяния, ибо они отбрасывают тень.
На этом пункте старик остановился с явным удовольствием:
— Да, именно из-за этого мудрого закона вы, европейцы, не уважаете наш священный коран. Но разве в запрете, наложенном на те произведения искусства, что отбрасывают тень, не кроется высокий смысл? С подражания творцу и его творению и начинается то неистовое высокомерие человека, которое ведет его к бездне.
— Кажется, время и эта война подтверждают правоту пророка и твою правоту, ага.
Теперь мостик беседы перекинулся к старику. И он вступил на него:
— Истинно так! Человек, став дерзостным подражателем бога, овладев техникой, подпадает под власть атеизма. Такова подлинная причина войны, в которую вовлекли нас люди Запада. Нам на беду. Ибо что мы от этого выигрываем?
Багратян сделал еще один пробный ход:
— И они заразили Турцию своей опасной болезнью — ненавистью к народам другой крови.
Рифаат Берекет чуть-чуть откинул голову. Тонкие пальцы устало перебирали бусины янтарных четок. Казалось, от рук старика исходит слабое сияние.
— Нет гибельнее того учения, что учит приписывать соседям собственные грехи.
— Благослови тебя бог! Приписывать соседям собственные грехи — вот учение, которое владеет умами в Европе. Но сегодня я, к сожалению, узнал, что приверженцы его есть и среди мусульман и турок.
— Каких турок ты разумеешь? — Пальцы аги замерли на четках. — Ты имеешь в виду эту свору смешных подражателей в Стамбуле? И подражателей этих подражателей? Обезьян во фраках и смокингах? Этих изменников, этих атеистов, что разрушают божий мир ради власти и денег? Это не турки и не мусульмане, это — жалкие нечестивцы и алчные до денег вымогатели!
Габриэл взял крохотную чашечку, в которой было больше гущи, чем кофе. Смущенно повел плечом, сказал:
— Признаюсь, много лет назад я сидел за одним столом с этими людьми, потому что ждал от них добра. Я считал их идеалистами и, возможно, они такими тогда и были. Молодости свойственно верить всему новому. Но сегодня я, к сожалению, вынужден смотреть правде в лицо, видеть ее такой, какой видишь ее ты. Нынче в хамаме я случайно присутствовал при беседе, которая меня глубоко встревожила. Она-то и побудила меня явиться к тебе в такой неподобающий для посетителя час.
Ага схватывал на лету, дальнейшие разъяснения не понадобились.
— Уж не шла ли речь о секретном приказе по армии, который унижает армян, низводит их на положение грузчиков и мостильщиков дорог?
Габриэл Багратян всматривался в цветочный узор на ковре, пытаясь разгадать его смысл.
— Еще до сегодняшнего дня я ждал вызова в полк… Но в хамаме рассказывали о Зейтуне… Помоги мне! Что, собственно, происходит? Что случилось?
Янтарные бусины четок бесстрастно заскользили меж пальцев аги.
— Что до Зейтуна, то я хорошо знаю, что там произошло. То, что в горах происходит ежедневно. Какая-то история с разбойничьей шайкой, дезертирами и заптиями. Среди дезертиров были один-два армянина. Никто прежде не обращал внимания на такие вещи…
И он несколько медленнее продолжал:
— Но что такое происшествия? Лишь то, во что превращают их толкователи.
Габриэл едва не вскочил с места:
— В том-то и дело! В моем уединении я ничего не мог об этом знать. А ведь есть попытки дать подлое истолкование этим событиям. Каковы намерения правительства?
Усталым движением руки мудрец отмахнулся от гневных слов гостя.
— Кое-что я скажу тебе, друг мой и сын моего друга. Над вами тяготеет грозный, предопределенный кармой рок, потому что часть вашего народа живет в Российской империи, а другая — у нас. Война вас раскалывает. Вы рассеяны по разным странам… Но все в мире взаимосвязано, поэтому и мы подвластны тяготеющему над вами року.
— А не лучше ли было бы, если бы мы снова попробовали, как в тысяча девятьсот восьмом году, стремиться к компромиссу и умиротворению?
— Умиротворение? Это тоже лишь звук пустой для мудрецов мира сего. Нет на Земле умиротворения. Мы живем здесь среди распада и самовозвеличивания.
И дабы подкрепить это суждение, ага произнес — с модуляциями в голосе, как предписано законом, — стих из шестнадцатой суры:[22]«И знай: все, что создал Он на Земле различающимся по цвету, есть воистину знак для того, кто внемлет предостережению».
Габриэлу уже невмоготу было сидеть на диване, он встал. Но взгляд аги, удивленный и осуждающий такое своеволие, вернул его на место.
— Ты хочешь знать намерения правительства? Я знаю только то, что стамбульские атеисты используют национальную рознь для своих целей. Ибо скрытые двигатели безбожия — страх и предчувствие поражения. Вот они и открывают в каждом городишке читальные залы и вывешивают там листки с последними новостями, распространяющие злобные наветы… Это хорошо, что ты ко мне пришел…
Рука Габриэла судорожно сжала шкатулку с монетами.
— Если бы дело было только во мне! Но, как тебе известно, я не один. Мой брат Аветис умер, не оставив потомства. Таким образом, мой тринадцатилетний сын — последний в нашем роду. Кроме того, я женат на француженке, она принадлежит к французскому народу и не должна безвинно страдать за то, к чему вовсе не причастна.
Ага не без строгости возразил:
— Раз ты на ней женился, отныне она принадлежит к твоему народу и не свободна от его кармы.[23]
Не стоило и пытаться объяснять этому закоренелому приверженцу Востока характер и волю к самоутверждению женщины Запада. И Габриэл пропустил мимо ушей его выпад.
Ознакомительная версия. Доступно 49 страниц из 245
