Ее неуважение позабавило меня.
Нахид открыла сундук, полный бумаги с черными знаками, и протянула один из листов мне. Минуту я смотрела на него, пока не поняла, что умеет Нахид.
— Аллах Всевышний! — воскликнула я. — Ты умеешь писать!
Она была не только красивой, но и образованной. В нашей деревне почти не было грамотных; а девушку, умевшую пользоваться пером, я не видела никогда в жизни.
— Хочешь, я покажу тебе, как это делается?
— Да!
Нахид окунула красное перо в сосуд с черными чернилами и стряхнула излишек. Взяв чистый лист, она крупными буквами написала слово с той легкостью, которую дают только долгие упражнения.
— Вот, — сказала она, показывая мне лист. — Знаешь, что это значит?
Я отрицательно щелкнула языком.
— Это мое имя, — сказала Нахид.
Я смотрела на эти изящные буквы с точкой над ними и росчерком внизу. Я впервые в жизни увидела чье-то имя, написанное чернилами.
— Возьми, это тебе, — сказала она.
Я прижала листок к груди, забыв о том, что чернила могут испачкать мое траурное одеяние.
— Как ты научилась этому?
— Отец учит меня. Он дает мне уроки каждый день.
Нахид улыбнулась, вспомнив отца, и я поняла, как она близка со своим бабб. Сердце мое защемило, и я отвернулась.
— Что-то не так? — спросила Нахид.
Я рассказала ей о том, почему нам пришлось проделать такой долгий путь и приехать в Исфахан.
— Сожалею, что удача отвернулась от тебя, — сказала она, но теперь вы здесь, и я уверена, все изменится к лучшему.
— Да будет на то воля Аллаха.
— Ты, наверное, скучаешь по друзьям? — спросила она, пытаясь заглянуть мне в лицо.
— Только по Голи, — ответила я, — мы дружим с детства. Я могу сделать ради нее все.
В глазах Нахид читался вопрос.
— Если бы Голи доверила тебе тайну, ты бы хранила ее? — спросила она.
— До могилы.
Нахид казалась довольной, словно моя преданность была важным делом.
— Надеюсь, мы станем хорошими подругами, — сказала она.
Я улыбнулась, удивленная тем, как быстро Нахид предложила мне дружбу.
— Я тоже. Можно еще посмотреть, как ты пишешь?
— Конечно, — сказала Нахид. — Вот, возьми калам и попробуй сама.
Нахид показала мне, как написать несколько простых букв. Я была неуклюжа и оставила на бумаге несколько больших клякс, но она сказала, что все делают так вначале. Я поупражнялась немного, и Нахид закрыла чернильницу и убрала ее в сторону.
— Хватит писать, — властно сказала она. — Давай поговорим о чем-нибудь!
Она так заманчиво улыбалась, что я сразу поняла, о чем Нахид хочет поговорить.
— Скажи мне, ты помолвлена?
— Нет, — печально ответила я. — Мои родители собирались найти мне мужа, но потом бабб…
Я не смогла договорить.
— А ты? — спросила я.
— Пока нет, — ответила Нахид, — но собираюсь в скором времени.
— Кого же выбрали твои родители?
Нахид торжествующе улыбнулась:
— Я нашла его сама.
— Как тебе удалось? — изумленно спросила я.
— Теперь, когда я узнала самого прекрасного мужчину в Исфахане, я не хочу выходить замуж за старого козла, которого знают мои родители.
— Где же ты нашла его? — спросила я.
— Обещаешь, что никому не скажешь?
— Обещаю.
— Ты должна поклясться, что не проронишь ни слова, иначе я нашлю на тебя проклятие.
— Клянусь священным Кораном, — сказала я, испуганная мыслью о проклятии. Довольно с меня несчастий.
Нахид радостно вздохнула:
— Он самый лучший наездник в соревнованиях по чавгонбози, проходящих на Лике Мира. Видела бы ты его на лошади!
Нахид поднялась и изобразила наездника, усмирявшего жеребца, вставшего на дыбы. Это рассмешило меня.
— Но, Нахид, — произнесла я с беспокойством, — что, если твоя матушка узнает?
Нахид снова села, чуть запыхавшись.
— Мама не должна узнать, — сказала она, — потому что откажет человеку, которого я выбрала сама.
— Но как ты собираешься приманить его?
— Мне нужно быть очень хитрой. Но я не волнуюсь. Я всегда нахожу способы заставить родителей делать то, чего хочу я. И почти всегда они уверены, что на самом деле это их идея.
— Да исполнит твои мечты Али, князь среди людей! — ответила я, пораженная ее бесстрашием.
Немногие девушки так уверены в своем будущем, как Нахид. Я восхищалась ее уверенностью так же, как и ее гладкой белой кожей, зелеными глазами, шелковым лавандовым халатом и умением писать.
Я не понимала, почему она хочет быть моей подругой, ведь я была всего лишь бедной деревенской девушкой, а она образованной горожанкой, но Нахид, казалось, была одной из тех, кто может нарушать любые правила, если им того захочется.
На следующий день, в пятницу, мы с матерью встали, когда было уже светло, и отправились на кухню поискать что-нибудь к завтраку. Миловидная служанка по имени Шамси дала нам горячего хлеба и мою первую чашку кофе. От его щедрого вкуса у меня на глазах выступили слезы удовольствия. Неудивительно, что все говорили о волшебстве кофейных зерен. Чай вызывал аппетит, кофе же был достаточно сытным, чтобы его утолить. Напиток был сладким, но я высыпала туда еще одну полную ложку сахара, когда никто не видел. Мы с матушкой болтали о чем придется. Щеки ее порозовели, и я заметила, что она тоже щебечет, как птичка.
Пока мы ели, вошла Гордийе и сказала, что ее дочери с детьми собираются прийти в гости, как они всегда делают в святые дни, и сегодня все должны помочь ей с праздничным обедом. Задача была серьезная, так как хозяйство в этом доме оказалось еще больше, чем представлялось на первый взгляд. Здесь было шестеро слуг: кухарка; Али-Асгар, отвечавший за мужскую работу, например забой скота; две служанки, Шамси и Зохре, мыли, чистили и скребли; мальчик по имени Самад, единственной обязанностью которого было готовить и разносить кофе и чай; Таги, мальчик на посылках. Всех этих людей, а также нас с матушкой, Гордийе и Гостахама, их дочерей, внуков и любого, кому случалось заглянуть, нужно было кормить.
Али-Асгар, маленький, жилистый человек с кулаками величиной с его же голову, зарезал утром ягненка и подвесил его, чтобы выпустить кровь. Пока мы чистили острыми ножами баклажаны, он освежевал и разделал тушу. Кухарка, худощавая женщина, которая никогда не переставала двигаться, кинула мясо в котел с кипящей водой, добавив туда соль и лук. Мы порезали баклажаны и посолили, чтобы из них вышел кислый черный сок.
