Где же приверженцы Хайдара? Почему они не вышли поддержать своего нового шаха? Я поспешил туда, где стоял дом его дяди, хана Хакабери, но не обнаружил никакого движения, потом безуспешно стучал в ворота нескольких других союзников, пока не добрался до дома Хоссейн-бега-остаджлу. Большой отряд людей, вооруженных саблями и луками, собрался у него во дворе. Я поклонился воину с алевшим на щеке шрамом, разглядев такой же алый колпак в его чалме, означавший кызылбаша, верного Сафавидам.
— Отчего задержка?
Он насупился:
— Ты кто такой?
— Я служу при гареме.
— Полумужик!
Он потер свой пах, будто уверяясь, что его мужское достоинство на месте. Сжимая рукоять сабли, он отошел к своим соратникам, будто опасаясь, что может заразиться моим состоянием. Хотел бы я посмотреть, как он поведет себя под кривым и длинным ножом оскопителя, — тогда мы бы узнали, кто храбрее.
Воин на улице рассказал сплетню, что Исмаил вошел в город с тысячью человек. Сторонники Хайдара отложили штурм дворца, боясь резни.
— Но как Исмаил мог добраться так быстро?
Он пожал плечами и ткнул пальцем в сторону Хоссейн-бега, взбиравшегося на лошадь:
— Бег решил, что это вранье.
Хоссейн-бег скомандовал сбор, и остаджлу зашагали к северным вратам дворца. Воины других племен выбегали на улицу из ближних домов, пока их не собралось больше тысячи. Пыль стояла такая, что вышедшие посмотреть начали кашлять и отхаркиваться. Схватка между сторонниками Хайдара и Исмаила была делом времени, и при мысли, каковы могут быть в бою эти жестокие кызылбаши, моя кровь обратилась в уксус.
Марьям успокаивала Пери — это я увидел, входя. Волосы царевны расчесывались, пока не заблестели черным шелком под белой шалью, и она переоделась в черное шелковое платье, вышитое золотыми квадратами, сделавшее ее выше и стройнее. Серьги, золотые полумесяцы с бирюзой, были подарком отца. Пока меня не было, она написала несколько писем, на серебряном подносе дожидавшихся гонца. В глазах было больше тревоги, чем прежде.
— Наконец-то! — сказала она, когда меня ввели. — Какие новости?
— Повелительница, — прохрипел я, — тысячи воинов Хайдара двигаются ко дворцу, предводительствуемые Хоссейн-бегом…
— Да сохранит нас Бог! — испуганно ахнула Марьям.
— Их довольно, чтоб одолеть таккалу? — спросила Пери.
— Полагаю, да.
Пери вскочила:
— Мне надо попросить дядю задержать их.
Интересно, почему она так внезапно решила, что это следует сделать?
— Повелительница, что произошло?
— Незадолго до твоего прихода главный аптекарь моего отца сообщил, что мазь могла снять щетину с бычьей шкуры. Может быть, это случай. Но все равно — смогу ли я выжить при царствовании Хайдара?
— Да обрушит Бог возмездие на голову злодеев!
Пери протянула мне матерчатый кошелек.
— Это ключ от дверей из женской половины на Выгул шахских скакунов, — сказала она. — Передай моему дяде, что я дарую ему соизволение войти и устранить Хайдара, не причиняя ему вреда. Возвращайся как можно быстрее.
Я уставился на кошелек.
— Но мужчинам никогда не позволялось входить на женскую половину дворца, — возразил я.
— Разрешаю это.
Потрясенный, я упрятал кошелек в складки тюрбана и поспешил прочь. Когда я добрался до дома Шамхала, то сказал слугам, что имею срочное известие, и меня тут же впустили. Шамхал развязал кошелек и впился глазами в ключ. Взгляд его засверкал, будто у ворона, завидевшего мешок сокровищ.
— Вот лучшая из наших надежд! — ликующе сказал он.
— Пери велела мне передать вам, что Хайдара следует удалить, не причиняя ему вреда. Еще повелительница просила о знаке, подтверждающем ваше согласие.
Мне нужно было доказательство, что я доставил эту, самую важную, часть сообщения.
Шамхал поднялся:
— Скажи ей вот что:
Муж, вставший против нас, повержен будет в прах,
Но избежит вреда, покуда он в Шамхаловых руках.
Взамен, молю, о Пери, кровь моя,
Держись вдали от мест, где ярится солдатня.
— Чашм, — отвечал я.
Уходя, я слышал, как Шамхал скликает слуг и велит бежать к домам своих сторонников, поднимать их на поддержку Исмаила.
Я отправился назад во дворец. Перед вратами Али-Капу все еще несли стражу никем пока не потревоженные воины-таккалу и их союзники. Один из командиров был мне знаком, и я, поговорив с ним о том, что бегал по делам целый день, получил разрешение войти, но лишь после обыска на предмет оружия. Когда меня наконец провели в покои Пери, она меня ждала.
— Не уставай![2]— пожелала она мне.
Я отер взмокшие руки.
— Что сказал дядя?
— Он обещал исполнить вашу просьбу, — сказал я и процитировал сложенные им стихи.
Она улыбнулась:
— Отлично исполнено.
— Повелительница, — взволнованно сказал я, — воины уже скорее всего начали бой. Может случиться что угодно.
— Вот и поторопись. Беги в бируни и разузнай что сможешь.
Прежде всего я решил наведаться в гаремные поварни, ибо кухарки всегда знают самые последние новости.
Огромный дом, обычно переполненный женами, служанками и рабами, был пуст. Мука и вода были смешаны и оставлены в больших мисках. Мята была промыта, но не вывешена для просушки, чеснок и лук накрошены и рассыпаны по столу. Глаза мои защипало.
Шагая по поварне, я чувствовал что-то странное, чему не находил имени. Когда я проходил мимо печи для хлебов, эхо моих шагов отдалось в ней глуше, чем вокруг. Вернувшись, я отодвинул заслонку. Внутри было полно остывших углей и пепла, но в дальнем углу я приметил краешек ярко-синего шелкового халата. Перебирая, кто же носит такую одежду, я наконец вспомнил: ведь это один из лекарей, которого наверняка приводили в гарем во время последней болезни шаха.
— Врач Амин-хан Халаки, твой халат видно, — шепнул я.
Подол исчез, будто мышиный хвост в норе.
— Ты кто?
— Джавахир-ага, слуга Перихан-ханум.
— Мне можно выйти?
— Нет, если хочешь жить.
— Ну тогда брось мне хоть чуточку еды…
Подобрав несколько огурцов и гроздь винограда, я сунул их в печь и пожелал ему удачи. Затем отправился к дверям бируни и приветствовал Зэв-агу, чей лоб вечно бороздили морщины тревоги.
— Какие новости? — спросил я.
