Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
«Я считаю, что тоталитарные идеи укоренились здесь и там в сознании интеллигенции, — писал Орвелл спустя несколько месяцев после выхода в свет «1984». — И я постарался довести эти идеи до их логических последствий». Отсюда нам — современникам — можно и следует сделать один-единственный вывод: логика тоталитарной доктрины в своем поступательном развитии не учитывает прекрасных намерений собственных апологетов, которыми, как известно, умощена дорога в тоталитарный ад. Вне зависимости от этих их намерений она приводит общество, через ГУЛАГ или через супермаркет — это уже не имеет сколько-нибудь решающего значения, к одному и тому же результату, то есть к физическому и духовному рабству.
Недаром у нас в России теперь говорят, Что социализм — это та самая приманка, которую очень легко проглотить, но намного труднее выплюнуть. Увы, исторический опыт двадцатого столетия показывает, что это так.
2
Единственное, что, на мой взгляд, не выдерживает в орвелловской модели критики, это его теория «равновесия страха» как символа стагнации тоталитаризма. Такое равновесие в наше время возможно только на протяжении определенного отрезка времени, но лишь в том случае, если все эти «три сверхдержавы» окажутся по своей структуре одинаково тоталитарными, и только до тех пор, пока одна из них не достигнет решающего военного превосходства. Тоталитарная система — по самой своей природе, по своей заданности — не в состоянии выдержать в течение сколько-нибудь продолжительного времени какой-либо формы стабильности, даже стабильности упомянутого «равновесия». Тоталитарная система, по моему убеждению, основана на агрессии и может функционировать, лишь находясь в перманентно агрессивном состоянии, целиком нацеленной на глобальный выход. В книге Милована Джиласа «Разговоры со Сталиным» запечатлен красноречивый эпизод, где один советский генерал делится с автором (заметьте, дело происходит в сорок пятом году!) следующим соображением: «Когда в мире победит коммунизм, войны станут особенно жестокими». Как видите, советским коммунистам не откажешь в трезвости мышления. Моя личная схема развития истории такова (если, разумеется, нас не спасет чудо): после окончательной победы тоталитаризма во всем мире и последующей за ней эпохи коммунистических войн наступит (при стремительном раздроблении мира) эра войн сектантских, после чего произойдет заключительный период нашей истории — война каждого отдельного человека против каждого отдельного человека. И затем, как говорится, сумерки богов, конец, вечная тьма. В этом, на мой взгляд, и есть мистическая задача социализма, о которой не подозревают его апологеты, озабоченные лишь сиюминутным самоутверждением и жаждой власти. Поэтому о «застывании» международных отношений не может быть и речи. Тоталитаризм способен менять методы (чисто тактически), но не стратегические цели.
Рассказывают, что один довольно влиятельный работник ЦК КПСС пооткровенничал с кем-то в частном разговоре: «Наша трагедия в том, что мы обречены на победу, потому что распространяемся, не встречая сопротивления. Мы потерпим поражение лишь после достижения своей цели. Но это кончится плохо не только для нас, но и для человеческой цивилизации вообще».
К сожалению, судя по всему, это похоже на правду. И это будет продолжаться до тех пор, пока на Западе, на самых его верхах, функционируют политические деятели, которые не стесняются возлагать венки перед мавзолеем одного из величайших убийц в земной истории и называть другого, не менее гнусного, убийцу светочем не только Китая, но и всего человечества; пока здесь существуют правительства, которые, принимая главу Южно-Африканского государства, выносят из приемной все диваны и стулья, чтобы гость — не дай Бог! — не мог бы присесть, и в то же время никогда не осмелятся проделать подобный эксперимент не только с Черненко или Громыко, но даже с такой их ничтожнейшей марионеткой, как Гусак, — и пока свободный мир не обретет наконец в себе решимости к сопротивлению.
Трудно ожидать сегодня от Запада и от тех, кто его представляет на международных форумах, мужества или героизма, слишком уж обмелела здесь политическая личность, но мы вправе ожидать от них хотя бы чувства собственного достоинства. В противном случае советские сатрапы будут продолжать безнаказанно плевать им в лицо, пока окончательно не поставят их на колени.
Но вот я уже слышу снисходительно-барственный баритон некоего «реального политика», успокаивающего меня назиданием из Николая Васильевича Гоголя:
«Ведь иным плевали в лицо несколько раз, ей-богу! Я знаю тоже одного, прекраснейший собой мужчина, румянец во всю щеку: до тех пор егозил и надоедал своему начальнику о прибавке жалованья, что тот наконец не вынес — плюнул в самое лицо, ей-богу! «Вот тебе, говорит, твоя прибавка, отвяжись, сатана!» А жалование, однако же, все-таки прибавил. Так что же из того, что плюнет? Если бы, другое дело, был далеко платок, а то ведь он тут же в кармане — взял да и вытер».
Охотно верю, вытереть-то вытрешь, только в отличие от гоголевского начальника эти — жалованья не прибавят, только снова плюнут вдогонку.
Но, как известно, еще незабвенный Владимир Владимирович Набоков говаривал в свое время: «Когда (цитирую по памяти. — В. М.) государственный деятель Запада готовится совершить какую-нибудь гнусность, он обязательно назовет себя «реальным политиком».
К тому же некоторым западным деятелям безнаказанность их восточных коллег зачастую просто не дает спать. Вспомните хотя бы кадры из недавних телехроник, запечатлевших встречу лидеров Социнтерна со своим товарищем по борьбе за светлое будущее человечества, полковником Каддафи: физиономии социалистов с человеческим лицом прямо-таки излучали вокруг себя неподдельный восторг, явно смешанный с завистью, — вот, мол, ведь как устроился, умелец! Ничем себя не стесняет: кого хочет, того и убьет, кого хочет, того и обманет, и никаких тебе предвыборных волнений! А тут с оппозицией грызись, о каких-то там правах человека, хоть и сквозь зубы, но хлопочи. Вот бы нам с кого пример брать, да жаль, рановато пока, не поймут, черт бы их побрал, наши занюханные избиратели!
Ну как тут не вспомнить лагерных шестерок, с немым обожанием взирающих на очередного пахана где-нибудь на одной из российских пересылок!
К чести чокнутого полковника, он даже не считал нужным дипломатически скрыть свое презрение и откровенную брезгливость к собеседникам, а им хоть бы что: текли, истекали собачьими слюнями — мол, если погладить не хочешь, так хоть ударь, родимый!
В связи с этим мне представляется весьма справедливым наблюдение одного из самых интереснейших молодых философов нашего времени Вацлава Белоградского:
«В наше время в слове «партия» звучит нескрываемая угроза. Партия давно перестала быть союзом людей, объединенных общей целью, общей идеей, которой они намерены посвятить свою жизнь. Зловещее звучание слова «партия» связано с перевесом организации, аппарата над идеалом. Политика давно стала апологией существующих аппаратов. Есть мнение, что все партии стоят друг друга, так как все они подчинены аппаратной логике, своей собственной организованности, для которой идеалы и ценности, в конечном счете, оказываются лишь помехой. Функционеры всех стран хорошо понимают друг друга, что хорошо иллюстрируют быстрые карьеры наших эмигрантских коммунистических функционеров на Западе.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
