Делая подобные выводы, Эмили была ужасно несправедлива к Тедди. Но расположение духа, в котором она находилась в ту минуту, не позволяло ей отнестись справедливо к кому бы то ни было. На это неспособна ни одна девушка, только что выставившая себя дурой. А Эмили чувствовала, что именно это она и сделала… сделала снова. Романтично бродить в сумраке сада — да еще и нарядившись в зеленовато-голубое платье — и ожидать условного знака от поклонника, который совершенно забыл о ней… или помнил ее только как бывшую школьную подружку, к которой как полагается, весьма прилично и любезно зашел с визитом. Что ж, хвала небесам, Тедди не знает, как нелепо она себя повела. Она приложит все усилия, чтобы он никогда не догадался об этом. Кто мог держаться более дружелюбно и отстраненно, чем гордая Марри из Молодого Месяца? Эмили льстила себя надеждой, что держится восхитительно: так любезно и официально, словно беседует с совершенно незнакомым человеком. Последовали новые поздравления с его блестящими успехами (при полном отсутствии настоящего интереса к этим успехам), аккуратно сформулированные, вежливые вопросы о его работе с ее стороны и столь же аккуратно сформулированные, вежливые вопросы о ее работе с его стороны. Она видела некоторые из его рисунков в журналах. Он читал некоторые из ее рассказов. Они продолжали в том же духе, и пропасть между ними становилась шире с каждым мгновением. Никогда еще Эмили не чувствовала себя так далеко от Тедди. Почти с ужасом она была вынуждена признать, что он совершенно изменился за эти два года отсутствия. Беседа оказалась бы ужасно неприятной, если бы не звонкоголосая Илзи, которая болтала с беззаботным оживлением, строя планы на предстоящие две недели веселых развлечений, задавая сотни вопросов — все та же милая сумасбродка, кипящая весельем. Одета она была со всем своим прежним великолепным пренебрежением к правилам «хорошего вкуса»: невероятное платье, представлявшее собой нечто неописуемое зеленовато-желтого цвета, большой розовый пион, приколотый талии, и другой такой же на плече, на голове ярко-зеленая шляпа с венком из розовых цветочков, а в ушах огромные, покачивающиеся жемчужные кольца. Это был весьма экзотический наряд. Никто, кроме Илзи, не мог носить его с успехом. А она выглядела в нем, как воплощение тысяч тропических весен — необычная, дерзкая, красивая. До чего красивая! Эмили с болью заново осознала красоту своей подруги. Это была боль не зависти, но горького унижения. Рядом с золотым блеском волос Илзи, с сиянием ее янтарных глаз и алой, как роза прелестью щек, она, Эмили, должно быть, выглядела бледной, невзрачной и незначительной. Разумеется, Тедди влюблен в Илзи. Он сначала зашел именно к Илзи, гулял с Илзи, пока Эмили ждала его в саду. Что ж, какое это имеет значение? Почему это должно иметь значение? Она, Эмили, будет держаться с ними так же дружественно, как всегда! И она строго следовала своему решению. Держалась дружественно — да еще как дружественно! Но когда Тедди и Илзи ушли по старой Завтрашней Дороге, ушли вместе, ушли смеясь и поддразнивая друг друга, Эмили поднялась в свою комнату и заперла дверь на замок. Никто больше не видел ее до следующего утра.
II
За этой первой встречей последовали две недели буйного веселья, которое запланировала Илзи. Пикников, танцев и прочих развлечений было в избытке. Светское общество Шрузбури решило, что подающий надежды молодой художник — весьма интересный персонаж, и соответственно окружило его вниманием. Это был истинный вихрь веселья, и Эмили закружилась в нем вместе с другими. Не было ножек, которые порхали бы во время танцев легче, чем ее ножки, не было голоса живее и веселее, чем ее голос, но она постоянно ощущала в груди горящий уголь вместо сердца — как у несчастного духа в истории о привидениях, которую она однажды читала. И где-то в самой глубине души, под поверхностной гордостью, под скрытой болью, было то чувство удовлетворения и покоя, которое всегда приходило к ней, когда Тедди был рядом. Однако она очень заботилась о том, чтобы не остаться наедине с Тедди, которого явно нельзя было обвинить в попытках заманить ее куда-нибудь, где они остались бы вдвоем. Его имя постоянно упоминали вместе с именем Илзи, и оба они принимали все поддразнивания так спокойно, что складывалось впечатление, будто «у них все уже решено». Эмили обиженно думала, что Илзи, пожалуй, могла бы сказать ей, если это действительно так. Но Илзи, хотя и рассказывала немало историй об отвергнутых поклонниках, чьи страдания, похоже, лежали на ее совести весьма легким грузом, никогда не упоминала о Тедди — и Эмили страдала, придавая этому факту особое значение. Как-то раз Илзи спросила о Перри Миллере: она пожелала узнать, остался ли он все таким же ослом, и рассмеялась, выслушав гневное выступление Эмили в его защиту.
— Ну да, когда-нибудь он, без сомнения, станет премьер-министром, — согласилась Илзи с презрением в голосе. — Он будет работать как проклятый, и застенчивость никогда не помешает ему упустить ни единого шанса преуспеть в этом мире, но разве не будет от него вечно нести запахом селедочных бочек Стоувпайптауна?
Перри один раз явился в Блэр-Уотер, чтобы повидаться с Илзи, но слишком самодовольно похвалялся своими успехами и услышал от нее столько уничижительных замечаний, что больше уже не приезжал. В целом эти две недели показались Эмили чем-то вроде ночного кошмара, так что она вздохнула с подлинным облегчением, когда для Тедди пришло время уезжать. Он собирался добраться до Галифакса на корабле, чтобы иметь возможность сделать несколько морских зарисовок для одного из журналов, и в час перед отливом, когда «Мира Ли» бросила якорь у пристани Стоувпайптауна, зашел, чтобы попрощаться. Он не привел с собой Илзи — только потому, как полагала Эмили, что Илзи гостила у родственников в Шарлоттауне, — но в Молодом Месяце в тот день присутствовал Дин Прист, так что никакого пугающего одиночества вдвоем быть не могло. Дин постепенно отвоевывал свои прежние позиции близкого друга после двух недель бурного веселья, принять участие в котором не мог. Дин не ходил на танцы и пикники на берегу моря, но тем не менее всегда незримо присутствовал где-то на заднем плане — как хорошо чувствовали все заинтересованные лица. В этот вечер он стоял в саду рядом с Эмили, и во всем его облике было нечто победное и властное, не ускользнувшее от внимания Тедди. Дин, который никогда не заблуждался и не принимал веселье за счастье, на протяжении этих двух недель видел яснее, чем другие ту маленькую драму, что разыгралась в Блэр-Уотер, и теперь, при закрытии занавеса чувствовал, что вполне удовлетворен ее концом. Давний, призрачный, детский роман между Тедди Кентом из Пижмового Холма и Эмили из Молодого Месяца, наконец завершился. И неважно, имел ли тот роман какое-то существенное значение или совсем никакого — отныне Дин уже не числил Тедди среди своих соперников.
Расставание Эмили и Тедди сопровождалось с сердечным рукопожатием и взаимными добрыми напутствиями, какими обычно обмениваются старые школьные друзья, искренне желающие друг другу добра, но не слишком заинтересованные в успехах друг друга.
«Процветай — и плевать на тебя», — как частенько говаривал кто-то из старых Марри.
Тедди удалился с большим тактом. У него был настоящий талант уходить артистично, но на этот раз, уходя, он ни разу не оглянулся. Эмили тут же обернулась к Дину и возобновила разговор, прерванный приходом Тедди. Опущенные ресницы надежно скрывали ее глаза, так что даже Дин — с его поистине сверхъестественной способностью читать ее мысли — не мог… не должен был угадать… Что? Что тут было угадывать? Ничего, абсолютно ничего. Однако Эмили не поднимала ресниц.
