Такого рода слияние почти всегда сопровождается "мягким" оргазмом, наведенным в гипнотическом трансе. Впрочем, в случае с Вордени финал оказался скомкан необходимостью прерваться на самом интересном месте. В итоге процесс завершился как неудавшееся изнасилование. Чем он и был на самом деле.
С другой стороны, в качестве цельной личности Вордени оставалась действительно необходимой. И при обычных обстоятельствах налаживание контакта могло растянуться на месяцы. У нас этого времени не было.
– Такова технология, – наобум ляпнул я. – Ее используют целители. А я считаю себя Посланником.
Вордени вдохнула сигаретный дым:
– Я считала, что Посланник – автомат для забоя.
– Такое заблуждение выгодно Протекторату. Помогает наводить на колонии животный ужас. Правда куда интереснее. И, несомненно, ужаснее, чем кажется, – я зачем-то пожал плечами. – Люди отвыкли думать, и для этого необходимы усилия. Гораздо проще идти за готовыми предубеждениями.
– Правда? И в чем они заключаются?
Я чувствовал, что разговор переходит в новую фазу, и постарался ускорить ее начало:
– Шарья. Адорацион. Вооруженный до зубов десант Посланников, прибывающий из ниоткуда в высокотехнологичных биотелах, сметающий все на своем пути. Да, мы на самом деле такие. Но вот другая правда, неизвестная большинству обывателей: пять наших наиболее успешных операций прошли под дипломатическим прикрытием и завершились практически бескровно. Коррекция существующего режима. Мы приходим, затем уходим. И никто не успевает осознать нашего присутствия.
– Звучит так, словно есть чем гордиться.
– Мне гордиться нечем.
Она посмотрела мне в глаза:
– Считаешь себя Посланником?
– Примерно так.
– Да? И каким образом вас увольняют?
Похоже, я ошибся. Это уже не было моей беседой. Таня Вордени сама меня допрашивала:
– Ты что, ушел в отставку? Или тебя выставили?
Я изобразил подобие улыбки:
– Давай не будем об этом. Представь, что я такой же, как ты.
– Желаешь сменить тему? – она не повышала тона, но в голосе прозвучали свистящие яростные нотки. – Твою мать, Ковач… Кем ты себя считаешь? Прибыли на планету со своим гребаным ядерным оружием и своим гребаным военным опытом и… теперь захотелось поиграть со мной в кошки-мышки? Хер тебе! На хер твой опыт. В лагере я чуть не умерла. Я видела, как умирают другие – женщины и дети. И мне плевать, что лично ты видел в своей жизни. Ответь на один вопрос. Почему ты больше не с Посланниками?
Огонь сам собой затрещал, и какое-то время я смотрел в тлеющие угли. Перед глазами опять возникли взрывающие грязь лазерные трассы и изуродованное лицо Джимми де Сото. Мысленно я был там несчетное число раз, но лучше пока что не стало. Какой идиот придумал выражение "время лечит"? Наверное, рядом не было ни одного Посланника. Посланник носит свои воспоминания при себе. Жаль, их не изымают при увольнении в запас. Я спросил:
– Ты что-нибудь знаешь про Иненин?
– Разумеется.
Конечно… Протекторату нечасто пускали кровь из носу, и если такое все же случалось, новость расходилась очень быстро. Даже на дистанциях космического масштаба.
– Ты был там?
Я кивнул.
– Но я слышала, что все погибли от вируса.
– Не совсем так. Погибла вторая волна. Полностью. Вирус внедрили поздновато, и накрыть плацдарм им не удалось. Но какая-то часть заразы просочилась по сетям связи, поразив остальных наших. Мне повезло. Коммуникатор оказался разбитым.
– Твои друзья погибли?
– Да.
– Сам ушел в отставку?
Я отрицательно покачал головой:
– Списан по инвалидности. Признали негодным к службе. Точнее, так: "психофизиологическое несоответствие служебным обязанностям Посланника".
– Но ты сказал, что коммуникатор оказался сломан и…
– Я не пострадал от вируса. Так сложились обстоятельства, – я выговаривал слова медленно, борясь с вдруг нахлынувшими горькими воспоминаниями. – Ну, они устроили суд "по подозрению".
– Но обвиняли-то высшее командование?
– Да, минут десять. Потом все сомнения отпали. Так я стал не способен к работе Посланника. Можно сказать, наступил кризис доверия.
– Очень трогательно. Жалеешь, что он закончился, да? – Вордени выглядела смертельно усталой. Похоже, тон разговора не соответствовал ее состоянию.
– Таня, я давно не работаю на Протекторат.
Она сделала протестующий жест:
– Твоя форма говорит обратное.
– Эта форма… – я коснулся пальцем черной ткани. – Форма – явление очень временное.
– Я так не считаю, Ковач.
– Шнайдер одет так же, – парировал я.
– Шнайдер… – она произнесла имя с сомнением. Вордени знала этого человека под именем Мендель. – Шнайдер – сукин сын!
Я взглянул в сторону пляжа, где пилот потрошил чрево челнока. Судя по производимому шуму, со всей яростью. Мой способ вернуть на место психику Вордени Шнайдер воспринял довольно неоднозначно. Наше приватное общение у костра понравилось бы ему куда меньше.
– Правда? А я было подумал, что вы с ним…
– Ну… – несколько секунд она смотрела на языки пламени. – Он красивый сукин сын.
– Вы были знакомы до раскопок?
Таня отрицательно качнула головой:
– До раскопок никто никого не знал. Археологов назначают, и остается лишь надеяться на лучшее.
– И вас назначили на раскопки в Дэнгрек, так? – осторожно спросил я.
– Нет, – она втянула голову в плечи, поежившись как от холода. – Я мастер Гильдии. Могла поехать на обычные раскопки, стоило захотеть. Я выбрала Дэнгрек. Остальных назначили в скрэчеры. Мои резоны остались им непонятны. Зато они были молоды и полны энтузиазма. Но, кажется, лучше копать с энтузиастами, чем не копать вообще.
– И каковы были ваши резоны?
Наступило продолжительное молчание, и я тянул паузу, проклиная себя за прокол. Вопрос, казалось бы, искренний: почти все, что я мог знать о Гильдии археологов, происходило из популярных статей и хаотичных сведений об успешных раскопках. Пока я ни разу не сталкивался с мастером Гильдии, а рассказ Шнайдера скорее всего представлял урезанную версию из их с Таней постельных разговоров.
Теперь мне требовалась полная версия. Но если Вордени и хлебнула лиха, пока находилась в лагере, этим лихом были допросы. И теперь даже интонация моего голоса могла ударить по психике, как боевая граната.
Пока я соображал, как спасти ситуацию, Таня нарушила молчание сама. Голос прозвучал так же невыразительно.
