Улица Черных легких недаром получила свое имя. Грязный слой сажи скрывал кирпичную кладку зданий. Стоило только вдохнуть, и на зубах скрежетала угольная пыль, а слюна становилась совершенно черной. По обе стороны дороги расположились кузницы. Из бесчисленных труб в стенах валил горячий серый дым и бурлящим колпаком накрывал всю улицу. Ржавые вывески над воротами беспрестанно качались и скрипели, хотя воздух был совершенно неподвижен. Солнце едва успело рассеять утренний туман, а здесь уже вовсю кипела работа. По улице Черных легких протекал бесконечный поток носильщиков, перетаскивавших уголь, дрова и тяжеленные телеги, груженные металлоломом. Мостовая дрожала под тяжелыми шагами их сапог. Впереди предстояла Ночь Шрамов, и рабочий люд спешил встать пораньше, чтобы как можно больше успеть сделать за день, до заката солнца.
Звенели железо и сталь, выли плавильные горны, скрежетали совки. Тут пахло сажей и потом. Молоты стучали по наковальням — раз, два, три! Господину Неттлу с трудом удалось растолкать носильщиков, протиснуться сквозь нависшие цепи и нырнуть в одну из низких дверей на правой стороне улицы.
Двое с раскрасневшимися от жара лицами нагружали уголь в огромную печь. Третий сгорбился над наковальней и стучал молотом по раскаленному лезвию меча.
— Что? — прокричал он, не разгибая спины.
— Я хочу сторговаться, — ответил Неттл.
Не прерывая работы, кузнец бросил на незнакомца быстрый взгляд.
— Что на что?
Неттл объяснил. Кузнец только фыркнул:
— Следующая дверь.
Вслед пришельцу раздался громкий смех.
И так за каждой дверью: у каждого горна встречал он один и тот же хмурый взгляд. И каждый раз его провожал смех, который, словно чума, перебирался из кузницы в кузницу, и непременный совет: «Следующая дверь!» Во всех мастерских не давали больше четырех монет за нож и тем более отказывались обменять на него то, что просил незнакомец. Когда он добрался до конца улицы, череп раскалывался от звенящего в голове смеха и лязга металла.
Улица Черных легких обрывалась прямо в пропасть там, где заканчивались цепи. Все здесь могло провалиться в бездну через неделю, а может быть, через десять лет. Хотя иногда такие улицы годами грозили катастрофой, а населявший их народ попросту продолжал заниматься своим ремеслом. Гниющие горы мусора застряли в канавах, куда их намыло дождем. Последняя кузница расположилась в совершенно невероятной конструкции из цепей и досок, переплетенных и накрепко перевязанных толстенными веревками и канатами, и по форме напоминавшей громадный металлический костер. Покосившаяся дверь была заставлена ящиками, так что господину Неттлу пришлось приложить немало усилий, прежде чем ему удалось добраться до входа.
Разбитая наковальня держалась на подпорке из каменной плиты. Кузнец склонился над ней и стучал огромным молотом по длинному куску раскаленного железа с силой, которая легко могла бы обрушить в пропасть всю улицу. Он был слишком стар для кузнеца, узловатые мышцы иссохли, на морщинистом лице за долгие годы скопился несмываемый слой копоти и сажи. В свете печи казалось, что с лица его слезла кожа и оно покрылось ржавчиной. Когда тень вошедшего упала на кузнеца, тот поднял голову.
— Видно, у тебя денег маловато. Сюда не приходят те, кто может расплатиться с другими. Они думают, что мне мозги перекосило не меньше, чем этот сарай.
— Они все воры, — ответил Неттл.
— Так чего тебе? — Кузнец не прекращал работы. Он продолжал бить молотом, пока железо еще не остыло, выровнял края и согнул скобу посередине. — Люди хотят есть, и поэтому им приходится торговаться. А я хочу есть больше всех. Я шестьдесят лет у этой печи стою, а торговля хуже некуда. Кто может заплатить побольше, сюда не заходит. Боятся, дорога здесь под ними провалится.
— Я хочу сторговаться.
Кузнец поднял скобу большими щипцами и окунул в корыто с водой. Разъяренно зашипел пар. Он вытер лоб грязной тряпкой.
— Так что ты принес?
Господин Неттл протянул нож.
— Ну, сталь я еще могу использовать. И что ты за это просишь?
— Арбалет, — проговорил тот после некоторой паузы.
Кузнец то ли поморщился, то ли просто вид у него был усталый.
— А ты здесь оружие вообще видишь? Я делаю гвозди да скобы для стен. Гвозди да скобы — и хоть бы грош за это заработать. Никто не станет платить вперед за металлолом, который я кую на этом обрыве. Поэтому я его дешевле песка продаю.
— Ты выкуешь, если я принесу железо? Дерево я и сам доделаю.
— Только не за это. — Кузнец вернул пришельцу нож.
— Я заплачу, заплачу больше, когда все будет готово.
— Ну, тогда и приходи. Принесешь больше стали, тогда и поговорим.
— Он нужен мне к ночи.
Кузнец покачал головой.
— Трудновата работенка. За один день выковать арбалет, да еще за грошовую предоплату.
— Я могу отработать долг, — предложил господин Неттл. — Могу горн топить, таскать уголь. Если покажешь как, я буду вместо тебя делать эти скобы.
— Зачем тебе арбалет?
Неттл не ответил.
Кузнец внимательно обвел взглядом изорванную в клочья черную сутану, синяки и кровь на лице незнакомца и произнес после некоторого молчания:
— Сегодня новолуние, да? Если ты решил поохотиться, не видать мне своих денег.
Слова кузнеца застали господина Неттла врасплох. Он и не думал о том, что будет после Ночи Шрамов. Это просто больше не имело значения. Кузнецу было от чего насторожиться: долг есть долг, а долги надо платить. Каждый имеет право на кусок хлеба. Если господин Неттл не вернется, то здорово подведет кузнеца. Это все равно как еду у него прямо со стола украсть. К горлу подступила тошнота, Неттл почувствовал пустоту в желудке. Его еще больше потянуло к бутылке.
— Послушай, — сказал кузнец, — что ты там говорил насчет дерева для арбалета? Ты, случайно, не плотник? Ты прав-, да такую штуку вырезать сможешь? Ты стрелял-то когда-нибудь? Или видел?
— Нет, — признался господин Неттл. Его охватило то же чувство, что и на мосту: чувство бессилия перед лицом обстоятельств; ни его злоба, ни мощь его тела не могли побороть стен этой полуразваленной кузницы.
— Да я так и думал. Плюнь ты на это. Так оно лучше будет.
— Не могу. — Бродяга до скрежета стиснул зубы.
— Ну, извиняй. — Кузнец отвернулся.
Неттла охватило отчаяние. Он тряхнул старика за плечо сильнее, чем рассчитывал, и мгновенно ослабил руку. Он чуть было не простонал: «Помоги мне», но слова застряли в горле.
— Я заплачу, я отработаю, — быстро проговорил Неттл и сам удивился тому, как дрожит его голос. Слова звучали так странно, будто их произнес кто-то другой.
На него снова смотрело бронзовое от огня лицо кузнеца. Что Неттл разглядел тогда в этих глазах? Он никогда раньше не видел такого взгляда. Только через какое-то время он узнал в них жалость. Стыд и страх, что старик услышал его немую мольбу, сковали Неттла. Он отпустил кузнеца и повернулся к выходу. Каким же надо было быть дураком, чтобы прийти сюда! Законченным дураком! Зачем ему чья-то помощь сейчас или когда-либо?
