— Грубый ты, — насупился Невдогад, — Поднимайся, сейчас открою.
Упрям взлетел к чаровальне и огляделся, поджидая Невдогада. К воротам подъезжали четверо всадников, судя по одежде, бояре. Даже отсюда были видны их округлившиеся рты.
Упрям — а что еще делать? — помахал им рукой.
Бояре, что им тут нужно? Может, найден уже ворог, что злоумышлял против Наума и убийц подослал? Да нет, навряд ли. Чтобы найти, надо знать, кого искать, а им ведь еще ничего не известно про нападение. И, пожалуй, стоит положиться на совет Невдогада — не след трубить по всему свету, что чародей исчез.
Окно открылось, и Невдогад, перегнувшись ухватился за край котла:
— Залетай!
Котел, само собой, резко качнулся.
— Отпусти, дубина!
Невдогад, и сам, испугавшись, отпустил. Котел, подобно маятнику, качнулся в другую сторону, и Упрям из него выпал. Тонкий писк Невдогада потерялся в дружном вскрике замерших у ворот бояр и ржании их лошадей. Лошадям-то летающие люди, пожалуй, безразличны, но раз хозяева чего-то испугались, значит, дело нешуточное.
Успел Упрям расслышать и ржание Ветерка, и лай Буяна — эти поумнее боярских лошадей, сразу поняли, что к чему. Он еще много чего успел заметить — время как-то странно сжалось в этом падении, — да только потом все перезабыл. Но главное, успел подумать: если можно взглядом двигать предметы, то почему нельзя самого себя? И, как сделал это в прошлом году, отдался чутью, позволил мгновенному приступу страха высвободить сокровенную мощь чародейского духа.
На миг ему почудилось, что он оказался между молотом и наковальней. Воздух ударил его, словно собирался вытряхнуть из одежды. Но, справившись, Упрям обнаружил, что парит в полутора саженях над землей.
Толком порадоваться этому Упрям не успел — силы иссякли, и он не столько спустился, сколько плюхнулся на землю-матушку, отбив себе пятки. Впрочем, что значит — «толком не порадовался», почему «не успел»? Живой — и хорошо.
Да как хорошо!
Упрям тряхнул головой и глянул наверх. Котел покачивался у окна, рядом меловым пятном белело лицо Невдогада. Зла ученик чародея не держал, ведь паренек это не нарочно. И вообще, все обошлось как нельзя лучше: вместо одного чародейства Упрям выучил сразу два. Ясное дело, поговорив с боярами, он разыщет Невдогада и всыплет ему по первое число, но — совсем без зла.
Упрям шепнул заветные слова, заставляя котел заплыть внутрь, следом за убравшимся Невдогадом. и пошел отворять ворота, хотя в них так никто и не постучал.
* * *
Боярами были только двое, их спутники оказались слугами. Любимыми или особо приближенными, по крайней мере, нарядами они почти не отличались от господ. Упрям не всех бояр помнил в лицо (сказывалась жизнь вне города), но одного, постарше и пошире как в плечах, так и ниже — признал: это был Болеслав, ошуйник, сиречь Левая Рука князя, ближайший советник по внутренним делам и воевода Охранной дружины. Второго он прежде вроде бы не видел, а если видел, так не приметил, да и неудивительно: этот второй весь был какой-то мягкий, расплывчатый, с рыхлым лицом, выдававшим склонность к избыточным утехам. Кафтан небесно-голубого цвета и золотая бляха на толстой Цепи выдавали в нем предводителя Иноземного приказа. Странные попутчики…
— Жив! — выдохнули все четверо.
— Жив, — согласился Упрям.
Ну да, из-за забора гостям не было видно, чем кончилось его падение.
— А как же… это, того… — Боярин в голубом кафтане знаками изобразил полет Упряма сверху вниз. — Ты же там…
— Крышу чинил, — сказал ученик чародея, ставя точку в разговоре, — Так вы по делу или как?
Тут Болеслава отпустила оторопь, и он рассмеялся:
— Славную смену себе Наум растит, славную! Ну, малый, ты даешь… Конечно, по делу, — посмурнел он. — И по делу тайному, а важности такой, что и помыслить страшно. Веди нас к чародею, да поскорей.
— В башню введу, а вот чародея вам не увидать.
— Что такое? — вскинулся Болеслав.
И Упрям, поборов искушение немедленно поделиться бедой, осторожно сказал:
— Болен чародей. В бреду лежит, меня не узнает. Так что я вместо него.
Бояре переглянулись, слуги тоже.
— Вот нам и кон пришел, — просипел «голубой» боярин. — Всем конам кон…
— Обожди плакаться, — поморщился Болеслав. — Можешь ты, отрок, чародея на ноги поставить?
— Стараюсь. Но получится ли, не ведаю, — ответил Упрям, отводя глаза. — Сильная хворь с ним приключилась. И очень заразная, — добавил он на всякий случай.
— Да уж, беда так беда, — протянул Болеслав. — Ладно, веди в терем. С тобой говорить буду.
— Спятил, — еле слышно прошептал «голубой», но Болеслав на него зыркнул, и он покорно замолчал.
Приняв поводья, слуги сунулись, было на крыльцо, но откатились от рыка ошуйника:
— Вы-то куда прете? Стоять тут, ждать нас!
В горнице он подозрительно огляделся и спросил:
— Кто еще есть в тереме?
— Знакомец мой, Невдогад. Он сейчас наверху, помогает мне кой в чем.
— Хорошо. Только ты, отрок, двери все же притвори, спокойнее будет.
— Может, меду вам принести?
— Давай, — согласился Болеслав. — Что-то в горле пересохло…
Из поднесенного ковша он сделал три молодецких глотка, потом сел за стол и передал питье спутнику. Тот, упавший на лавку едва войдя, сунул голову в ковш, а чудилось — в петлю. Покатые плечишки его мелко вздрагивали, точно он не пил, а лакал.
Упрям запер двери и сел напротив ошуйника. Понизив голос, тот заговорил:
— Дело у нас к чародею, как и сказано, важнее не бывает. Беда в кремле — княжна Василиса пропала: Только, чур, тебя сказать об этом хоть кому-то! Ни полслова, ни ползвука! — Болеслав опять непроизвольно оглянулся. — Пока об этом знают только мои дружинники, там все ребята надежные, ищут — мышь мимо не проскочит, языки же ровно проглотили. Всех прочих в тереме, кому ведомо сие, князь только что не под замком держит. И пока Василису не возвернем, ни единая душа лишняя ничего знать не должна. Не то, что знать — заподозрить! — Помолчав, он продолжил: — И ведь исчезла без следа. Весь кремль перерыли, весь город обшарили… хотя что я, старый, мелю — поди обшарь наш Дивный. Велик город! На одну ярмарку тьму дружинников пускать надо. Вот и послал князь меня с Непрядом к чародею, ибо человеческих сил тут недостает, чары нужны. Исчезла!
Упряму удалось сохранить невозмутимый вид, но мысли метались, как муравьи в потревоженном муравейнике. Не многовато ли исчезновений за сегодняшний день? Чья злая воля обрушилась на Дивный?
— Когда это произошло? — сам удивляясь своему ровному голосу, спросил Упрям.
— Утром. Точнее никто не скажет. Василиса нынче не в духе была, девок от себя гнала, людей избегала. Особо-то ей не поперечишь, князь был занят — да вот ты же и приходил тогда, сам, поди, видел. После хватились — а ее нет.
