Мне не нужно было видеть ни флага, ни названия судна — «Гордость хранителей», — чтобы понять, кому оно принадлежит. Я узнала конструкцию: высокую палубу полуюта, наклонные мачты, обрезанную корму, — так строили корабли только хранители. Красный флаг с белым силуэтом нарвала и девизом хранителей — «Равенство, свобода, закон» — был лишним подтверждением этому.
— Что, во имя ядовитой медузы, этим настырным педикам опять нужно здесь так скоро? — проговорил голос мне в ухо.
Я не обернулась и не кивнула: мне было ясно, что Ниамору не понравилось бы, если бы его увидели разговаривающим со мной снова.
— Они делают свое дело, как я полагаю, — бросила я, ощетинившись, как бывало всегда, когда кто-то ругал хранителей.
— Дело? Какое дело? Почему, черт возьми, им обязательно нужно совать свой нос в чужие дела? Проклятые самозваные законодатели, притворяющиеся, что они тут ради нашего же блага! Не нужны они нам! Всех в мире от них уже тошнит! И не нужны они никому. Хранители равенства! Это они-то! Скорее защитники деспотизма! Свобода и закон? Больше похоже на бесчувственность и право сильного. Надменные бюрократы! — В голосе Ниамора звучали и горечь, и страсть. Я была так поражена, что все же повернулась и взглянула на него. Ниамор глуповато улыбнулся, смущенный тем, что проявил заинтересованность в чем-то, кроме собственного благополучия.
— Да ладно, — добавил он, смеясь, — какое это имеет значение? Пока они меня не трогают, о чем мне беспокоиться?
Я ничего не ответила, но мне было известно, что его мнение о хранителях типично для жителей многих островов. Сильных всегда ненавидят, независимо от того, сколько добра они делают другим. А хранители делали многое. Они почти искоренили пиратство и работорговлю, раньше процветавшие на всех островах. Они упорядочили товарообмен между государствами и патрулировали морские пути, чтобы помешать контрабанде. Они обеспечивали соблюдение определенных законов на всех островах — законов, касавшихся всех важных сторон жизни, от безопасности судоходства до запрета браков между подданными различных государств. Я не была согласна со всеми их установлениями, но даже самым безмозглым должно было быть ясно, что Райские острова обрели больше порядка, что жизнь стала безопаснее с тех пор, как острова Хранителей так широко распространили свое экономическое и законодательное господство.
Корабль, приближавшийся под парусами, коснулся причала так мягко, словно был маленькой лодочкой: типичный пример мореходного искусства хранителей. Немного было такого, что хранители делали бы плохо. Одного взгляда на корабль было достаточно, чтобы понять, насколько эти люди отличаются от прочих островитян: отполированные деревянные части блестели, на парусах не было заплат, все канаты лежали аккуратными бухтами, начищенная медь сияла, и даже на клюзах стояли решетки от крыс. Больший контраст с обшарпанным, вонючим невольничьим кораблем, стоящим у того же причала, трудно было себе представить.
И еще, конечно, стоило посмотреть на самих хранителей: команда состояла из примерно равного числа мужчин и женщин, высоких и горделивых; прочих смертных вроде нас они просто не замечали. Как всегда, от одного взгляда на них я ощутила сердечную боль. Эта золотистая кожа, густые каштановые волосы, синие глаза… сколько раз я мечтала выглядеть так же, быть одной из них. Носить красный плащ, который они называли шазубл, с белым контуром нарвала на плече — официальным знаком службы Совету хранителей. Владеть силв-магией, как владела половина граждан этого государства…
Проклятие на моих неизвестных родителей, бросивших своего плачущего младенца на кладбище в Ступице, столице островов Хранителей! Они произвели на свет полукровку, что преследовалось законом, и бросили ее в единственном государстве, которое не могло не вызвать в ней зависти, чтобы она выросла среди людей, стать подобной которым она не могла и надеяться.
Проклятие на вас обоих, мама и папа, кем бы вы ни были.
Женщина-хранительница бросила на пристань канат; его подхватил портовый мальчишка, кинувшийся обматывать его вокруг швартовочной тумбы. Женщина была на последних днях беременности, ее выпирающий живот туго натягивал шазубл. Я когда-то встречалась с ней и помнила, что ее брак вызвал скандал, хоть и не могла припомнить подробностей. Я все еще пыталась оживить свою память, когда мое внимание привлек пожилой мужчина, вышедший на полуют и облокотившийся на перила, чтобы проследить за швартовкой. Его каштановые волосы поседели на висках, придавая ему еще более благородный — по крайней мере, на поверхностный взгляд — вид, чем у его спутников. Изогнутые брови выдавали в нем циника, еще усиливавший окружающую его ауру властности. Его шазубл был отделан золотой тесьмой, что говорило о высоком ранге в иерархии хранителей: он был советником, членом высшего выборного органа власти. Это было самое высокое положение, которого только можно достичь на островах Хранителей, если только не претендовать на пост главы Совета. Глава Совета правил государством, но его власть не была ни абсолютной, ни наследственной, как на других островах. Глава избирался членами Совета, которые, в свою очередь, избирались гражданами. Даже и будучи избранным, он должен был отчитываться перед Советом.
Взгляд советника скользнул по толпе и остановился на мне. Выражение его лица не изменилось ни на йоту; это оказалось для меня шоком: я поняла — он знал, что я окажусь здесь. Сомневаюсь, чтобы мое собственное лицо осталось таким же безмятежным — я-то никак не ожидала увидеть советника на косе Гортан. Человек, занимающий такое положение, как сир-силв Датрик, обычно не покидает Ступицу и уж тем более острова Хранителей.
Я резко повернулась, ушла с пристани и направилась прямиком в «Приют пьянчуги». Странно: как раз когда я оказалась на площадке лестницы, я заметила цирказеанскую красавицу, входившую в свою комнату. Должно быть, она не меньше моего спешила уйти с пристани. Интересно, что заставило ее так торопиться… Она как силв и чистокровная цирказеанка могла встречаться с хранителями на равных. Не то что я — безымянная полукровка, не имеющая гражданства, лишенная дара силва… Единственным моим достоянием был Взгляд: только он обеспечивал мне сомнительную респектабельность, только благодаря ему меня не вышвырнули с островов Хранителей, как только я подросла достаточно, чтобы самой заботиться о себе.
Я улеглась на кровать и стала ждать. Я знала: они найдут меня, если я им понадоблюсь. В конце концов, в Гортанской пристани была всего одна приличная гостиница…
И пока я ждала, я думала о сир-силве Датрике.
Мы впервые повстречались, когда мне было лет восемь. Датрик тогда еще не был советником; он занимал какую-то мелкую должность на службе Совету, хоть и питал большие амбиции. Я жила вместе с группой таких же бездомных и отверженных, как я сама, детей. Приютом нам служило старое кладбище на Сумеречном холме; там когда-то богачи хоронили своих покойников в просторных склепах. Заброшенные гробницы служили хорошим убежищем вечно голодным уличным бродяжкам, ребятне без денег, без близких и, как, по крайней мере, в моем случае, без гражданства. Там же жили и двое взрослых: полусумасшедшая старуха, торговавшая старьем, и немой нищий. Мы, дети, работали на них: это был единственный способ добыть себе пропитание и выжить.
