– Оттуда, что братья твои и меня заодно прихватили – скоморохам продать! Варвары. А вот тут я от них и сбежал.
– Поня-атно, – протянул парень. – Ну, тогда пошли. А может, – добавил он, через пяток шагов споткнувшись, – у тебя и глаза светятся? Дорогу осветить бы…
– Что я тебе – кошка, что ли? – возмутился горбунок, топая сзади.
– У кошек тоже глаза не сами светятся, – вздохнув, сообщил Виан. – Только если лампадкой под светить или лучиной. Я проверял.
– Толковый, – похвалил конек, – далеко пойдешь!
– Да уж, – согласился, думая о своем, Виан, – Тищебор – край не близкий!
Где-то там за деревьями дневное светило улеглось наконец спать и задуло масляную лампаду заката, при свете которой, вероятно, обдумывало дела дня
минувшего. Теперь и с широких полян нельзя было увидеть на небе розовато-желтых отсветов, а уж меж стволами обступивших тракт деревьев тьма сгустилась настоящая, добротная. Вероятно, где-то здесь, неподалеку, в буреломах, под выворотнями или в барсучьих норах, и пережидала она лето с его короткими и не такими уж непроглядными ночами. Стало прохладнее, но лишь слегка. По лугам да по полянам уже наверняка расползся взбодренный вечерним холодом туман, но старый спелый лес, даже и рассеченный надвое трактом, умел хранить и холод, и тепло.
Братьев, равно как и следов их присутствия, между тем видно не было.
– Не могли же они уже добраться до столицы! – возмущался Виан. – Да и не делают они так никогда, чтобы в ночь перед торгом за постой не платить. Неужели нечаянный барыш их так гонит?!
– Нет, не могли успеть, – утешительно сказал горбунок. – Просто мы медленно идем.
– Так ведь тьма, хоть глаз выколи, – вздохнул Виан. – По полю бы раза в два быстрее шлось.
Некоторое время они шли молча. Едва слышно шелестели и шуршали над головой кроны деревьев, потревоженные торопливо перебегающими по веткам невидимыми с земли упитанными серыми сонями. На голову Виану нет-нет, да и падало, кружась, надгрызенное семечко, а изредка мягкий удар крыла о ветку и сдавленный короткий писк отмечали окончание жизненного пути еще одного грызуна. Парень, в такие минуты посматривающий вверх, лишь один раз успел мельком увидеть силуэт неясыти, бесшумно скользнувший между крон.
– Упитанные, – проговорил Виан, ни к кому собственно, не обращаясь.
– Кто? – не понял конек.
– Сони. Бывало, наловишь их по осени – а они жирные, хоть на хлеб намазывай! Почистишь, нажаришь…
– Ты что, есть хочешь? – спросил горбунок.
– Ну, не то чтобы очень… Но вообще-то не отказался бы. А ты чему так удивляешься? Не знал, что сонь едят?
– Знал, знал, – отмахнулся конек.
Он остановился и почесал копытом живот. Рассуждения спутника разбудили почти уснувшие воспоминания о пирогах – с грибами, с визигой, с вареным яйцом, – о твороге, о копченой рыбе, о кальмарах, запеченных в тесте, о супах, о сочном, шипящем и скворчащем на огне мясе – хоть бы и тех же сонь, – покрывающемся золотистой корочкой и распространяющем вокруг себя восхитительный аромат. Короче, обо всем том, что так любо Лазаро-человеку и чего совершенно не принимает конский желудок.
– О, вон они, – обрадовано воскликнул вдруг Виан. – Я огонек вижу – не иначе костер горит!
Впереди между стволов деревьев, позади частокола из орешника, и впрямь мерцал огонек, красновато-рыжий, как и положено язычку костра.
– Полпереклада, едва ли больше, – прикинул глаз расстояние конек.
Взбодрившийся Виан зашагал быстрее, на минуту позабыв даже, что идет не просто посидеть с братьями у костра, а уличить их в краже. Однако шагов через двести дорога вильнула в сторону, забирая вправо. Манящий огонек остался прямо впереди. Виан остановился, глядя то на него, то на тракт.
– Может, дорога тут петлю делает? – предположил он вслух. – Хотя нет, помню я это место. Овраг там, если прямо идти – не глубокий, но буреломный. Его-то тракт и обходит по дуге, никаких тут резких своротов влево нет.
Он задумчиво почесал в затылке. Конек уселся рядом – прямо в дорожную пыль, и принялся внимательно разглядывать манящий источник света.
– Может, это тати какие лесные у костерка греются? – продолжал рассуждать Виан. – Или… – парень взволнованно обернулся к коньку, – нечисть какая нас обманным огнем заманивает?!
– Во-первых, – рассудительно произнес конек, – правильно говорить «нежить», потому как… А, ладно, потом объясню. А во-вторых – ты что, знаешь такую нежить, с огоньком?
– Ну-у, – Виан задумался, – нет, не знаю. Но это раньше, мать мне рассказывала, у нас почти нежити не было, так – домовые, да луговые, да лешие. Водяники в речке жили, оборотни попадались – да и все. А теперь: и гноллы, и стрекотуны, и царапуны, и бабы-совы, и кикиморы, и болотные водожоры и ещё Лесной Дед знает кто! Вон старый Халуп-то о прошлом годе рассказывал, как кошку – огненные Ушки видел.
– Не бывает! – отрезал конек. – Это люди в старину, горящий болотный газ видя, его за кошачьи уши принимали.
– И гноллов не бывает с бабами-совами? усомнился Виан.
– Нет, эти еще как бывают, – согласился конек. – Но вот ни одной нежити, которая бы так светилась, я все-таки не знаю. Как бы тебе объяснить? Живой этот огонь, не такой, каким может нежить светиться… Вообще-то, – добавил горбунок, – распознать нежить не так уж и сложно.
– А как? – тут же спросил Виан.
– А надо глянуть на любое существо, а потом глаза тихонько прикрыть, представляя, что ты все еще на него смотришь. Кто живой и настоящий – те будут цветными казаться: красными, зелеными, коричневыми, может, сразу нескольких цветов, а нежить или обманный образ ты увидишь либо белым, словно инеем облепленным, либо черным, как дырка в пустоту. Попробуй как-нибудь на досуге.
Зная, что Виан его в темноте не видит, конек слегка ухмыльнулся.
– Никогда такого не слышал! – удивился Виан. – И что, получается?
– Многие слепцы так умеют, а зрячему специально учиться надо. Обычно-то он открытыми глазами на мир смотрит.
– Здорово! – Виан отметил про себя, что такое дивное дело и впрямь стоит попробовать освоить. Правда, слепым ради этого становиться не хочется – Я схожу, гляну все-таки, что там. Раз не нежить. А ежели это тати, так я и убегу обратно.
– Слушай, – вернулся в реальность конек, – нашел время любопытствовать! Пойдем-ка лучше.
– Сам же говорил – вся ночь впереди! Да я туда и обратно, посмотрю только. Вдруг это что-то полезное. Тут идти-то – не больше четверти переклада!
Последние слова Виан говорил, уже сойдя с тракта и решительно углубляясь в лес под протестующий хруст попадавших ему под ноги веточек.
Идти было действительно около четверти переклада – по ровной дороге или даже хорошей тропе шагов пятьсот. Да только погруженный в темноту лес вовсе не собирался ложиться под ноги Виану ровной тропой. Он топорщился порослью молодых дубков и кленов, дыбился щетиной орешника, бугрился выпирающими из земли корнями. Он развешивал меж стволов упругие клейкие нити паутины, хватал пришельца лапами веток и путался в ногах упавшими сучьями. Хорошо еще, цель была отчетливо видна, и более того – становилась все ярче по мере приближения.
