По поводу удачной торговой операции я и шикую.
Вкуснотища!
Наслаждаясь каждым взрывом вкуса на языке, я мысленно поздравил себя с удачным приобретением – домовым Прокопом. Воистину без этого маленького шустрого и домовитого (извиняюсь за каламбур) духа, или кто там он по иерархии христианской демонологии, в общем, именно благодаря его стараниям в моей избе наметился явный крен в сторону порядка и обжитости. Исчезла паутина из углов – у меня все руки не доходили вооружиться веником и пройтись по потолку. Заблестел самовар...
Кот-баюн терпеливо дождался окончания завтрака и забрал опустевшую тару.
– А я здесь это... – начал он несмело.
– Опять? – строго спросил я.
– Да я не то... не политические...
– Уже лучше.
– Про любовь стихи.
– А что, весна на дворе? Март?
– Какая весна? – удивился кот.
– Ладно, забудь, – отмахнулся я. Не стану же я ему объяснять зависимость активности гормонов от времени года.
– Я прочитаю?
– Конечно, – милостиво согласился я, надеясь, что юное дарование ограничится чтением и не станет петь.
Не суждено было сбыться моим надеждам.
Василий притащил свою двухструнную и позвал домового.
Когда внимательные зрители заняли свои места: я на кровати, то есть без изменения дислокации, а домовой, высунувшись из-за печи и положив косматую голову на крохотные ручки, кот-баюн прокашлялся и ударил по струнам. Причем сразу по обеим.
На окраине лесной – глухой,
Но в стороне все же моей – родной,
Безобразие нарушило устой —
Это все любовь... Там русалочку лешак
Уж и так, и так, и так! Не подступится никак.
Ох, любовь... А она хвостом махнула,
В речку с дерева нырнула,
Упустила счастье – дура!
Вот вам и любовь...
Яростное балалаечное соло, затем лапа прижимает струны, разом обрывая музыку.
Кон Василий выдерживает паузу и кланяется.
Благодарные слушатели, то есть я и домовой, естественно, зааплодировали.
А что делать?
Васька напыжился от гордости за свое гениальное творение. Его шерсть поднялась дыбом, пасть расползлась в довольном оскале, отчего усы встопорщились, и весь его облик буквально вопил: «Хвалите меня, хвалите!».
Переход баюна от похабных антиправительственных частушек к лирике следовало поощрить. Но не сильно...
Я ограничился похлопыванием по загривку и плошкой молока.
Заодно угостил и домового. Он хукнул и залпом опорожнил кружку, затем, шмыгнув носом, выпалил:
– Хозяин, базар есть.
– Ну...
– Вы, конечно, мужик хороший, добрый, даже отзывчивый, корешок надежный...
– Спасибо.
– .... но неженатый.
– И что?
– Как что? В натуре, бабу в дом вести надо.
Я уже открыл рот, чтобы посоветовать ему не лезть в чужие дела, но тут Василий хихикнул и заговорщицки подмигнул.
– Хозяин у нас птица высокого полета. Ему царевну подавай.
– Цыц, волосатый!
– А что я? Я ничего. Сам видел, как вы с царевной Аленкой в садочке лобызались.
– Замолчи, а то на воротник пущу...
– Ой-ей-ей! Испугался...
– Струны порву.
– Молчу, – насупился борец за правду.
– Че, в натуре? – поинтересовался домовой.
– Угу, – подтвердил я.
– Ой, блин, засада, – схватился за голову Прокоп.
– Знаю, нелегко придется.
– Не все-то ведомо и волхву – гласу сил природных.
– А...
– Я тут на зорьке, – начал пояснять домовой, – с соседкой трепался. То, се... Так вот, она новость сообщила, паршивую, как ноне я зырю. К телке твоей сваты нынче ночью подрулили.
– Кто? – несколько сбитый с толку обилием сленговых выражений, поинтересовался я.
– Послы буфа царства тридесятого – Кощея Бессмертного.
– Да сказки это.
– Ну не знаю... Может, и сказки, а только подвалили они ополуночи. Все в черном; кони аки сажа, лишь беньками так и зыркают, вроде как огнем полыхают. Жуть! Сказано, нечисть заморская.
– Что еще?
– Сам Кощей прибыл в карете, золотом обитой и каменьями изукрашенной. Словно фраер в лепне черном, токмо морда как у упыря, белая вся, и мослы выпирают. Советник с ним – Чудо-Юдо. Здоровенный и башковитый.
– Что, умный очень?
– Да не... Бошек у него много, аж шесть. И все клыкасты и глазасты. Такой сожрет вместе с одежкой и лаптями и не поморщится.
– Не стоит беспокоиться, – проговорил я скорее для самого себя, – не отдаст же царь-батюшка родное дитятко в руки урода заморского. Любит он ее.
– Так-то оно так, но уж очень силен женишок незваный, тварь костистая. Может и войной пойти.
– А что делать? – спросил я.
– Замочить гада! – Это домовой.
– Увести невесту, – поддержал его кот-баюн.
– Короче. Вы тут сидите, а я схожу во дворец – разведаю что к чему.
В этот момент в дверь постучали.
Прокоп шмыгнул в устьице печи – лишь сажа закурилась. Васька сунул балалайку под кровать, а сам разлегся на подушке.
Я поспешил в сени и отворил дверь.
Тотчас в хату ввалился ярыжка. Тот самый, который давеча сообщил мне о царском вызове.
– Мира и процветания вашему дому, хозяин, – приветствовал он меня, кланяясь в пояс.
Растет однако же мой авторитет.
– И тебе того же, мил человек. С чем пожаловал?
– По цареву повелению, с наказом тотчас доставить тебя, волхв Аркадий, в царские палаты.
– Случилось чего?
– А то... Беда. Побежали.
– Не спеши, сперва оденусь. Все ж не в баню иду.
– Побыстрее, прошу, поторопись.
Наспех собравшись и сетуя на то, что нет времени побриться, я вышел во двор вслед за царским посыльным.
Ярыжка утер лоб и рванул ко дворцу, да так, что только пыль над дорогой поднялась, словно из-под копыт рысака.
Я тяжело вздохнул и пообещал себе купить коня помоложе моего Борьки, чтобы на нем скакать можно было.
Бег никогда не был моей сильной стороной. А до дворца, как ни крути, километров шесть, не меньше.
Сперва левой, затем правой. Снова левой. Правой... Жарко, однако... Левой, правой...
