— Вы прочли мой личный журнал!
Если Оливия раньше была сердита, то эта жалкая эмоция бледнела рядом с охватившим ее сейчас бешенством.
— Прочитал, — кивнул он без тени раскаяния. — И то, что там написано, бросает тень подозрения на образ жизни автора…
Звонкая пощечина не дала ему договорить.
Они яростно уставились друг на друга. Оливия была потрясена тем, что сделала, но еще больше — намеками лорда Хока. В ее глазах он совершил немало непростительных преступлений. Будь она мужчиной, вызвала бы его на дуэль. Пощечина — слишком малое для него наказание.
Она гордо выпрямилась, хотя и трепетала от эмоций, и снова протянула руку:
— Я желаю получить журнал. Немедленно, — добавила она сквозь зубы.
Оливия не была уверена, чего ожидать от столь бессовестного создания, и поэтому облегченно вздохнула, когда он сунул руку в карман и вытащил тонкий томик в кремовом переплете. Но когда она потянулась к журналу, он поспешно отдернул руку.
— Я верю на слово, мисс Берд, что вы действительно гостья Каммингсов.
— Вы еще имеете наглость сомневаться? Немедленно отдайте!
— С одним условием.
— Каким именно? Помоги вам Боже, если это что-то такое же вульгарное, как все ваши речи!
— Помоги мне Боже? — хмыкнул он. — Истинная леди больше волновалась бы за свою репутацию, чем за мою.
— Поверьте, ваша репутация ничего для меня не значит.
— Зато значит для меня, — с неожиданной серьезностью ответил Невилл. — Можете получить свой журнал при условии, что этот инцидент… скажем… недоразумение, останется строго между нами…
— Ах вы, мерзкий…
— У меня дела с Каммингсом и его гостями, а все случившееся может послужить препятствием к благополучному их завершению. Я прошу извинения за свою ошибку и за нанесенное вам оскорбление.
Оливия поспешно закрыла рот. Наконец-то извинение. Истинная леди скорее всего примет его с холодной любезностью, а потом удалится с высоко поднятой головой, гордая своей моральной победой. Но Оливия все еще была очень зла. Неужели она удовлетворится какой-то жалкой просьбой о прощении? И это после всего, что он ей наговорил? Ей хотелось, чтобы он умолял. Чтобы пресмыкался.
— Отдайте мой журнал.
— Как насчет моего условия? — настаивал он, вскинув бровь. Похоже, других извинений она не дождется!
Оливия могла поклясться, что все это скорее забавляет его и вряд ли он беспокоится за свою репутацию, что бы там ни говорил.
И все же ей нужен журнал. Кроме того, она инстинктивно понимала, что молить этот человек не будет.
Хорошо еще, что журнал не попал в руки человека, лучше знакомого с лондонским обществом. В течение всех трех сезонов она ничего не слышала о лорде Хоке. Если так, он не сможет узнать имена тех, кто упоминается в ее журнале. Иначе это будет до невозможности унизительно.
— Учитывая ваше положение, заверяю, — начала она самым холодным, самым надменным тоном, — что мне вовсе не хочется говорить об этой неприятной встрече с кем-то из моих знакомых.
— Даже с вашей матушкой?
— Особенно с ней, — отрезала Оливия и тут же пожалела о своей откровенности, поскольку он снова вскинул бровь и с интересом уставился ей в глаза. — Поэтому прошу вас отдать мой журнал.
Дерзко пожав широкими плечами, он отдал ей журнал. Но очередная волна облегчения, охватившего Оливию, разбилась об один неприятный факт: их пальцы коротко соприкоснулись, и эффект оказался поразительным.
Она отвела глаза и прижала журнал к груди, молясь, чтобы он не разглядел охватившей ее внезапной паники. Зато она хорошо знала все признаки: колотящееся сердце, влажные ладони, скрученные узлом внутренности. Почему она не надела перчаток?
Оливия молча повернулась, спеша уйти, но его слова остановили ее:
— Мисс Берд, я самым искренним образом прошу прощения и могу винить в своем возмутительном поведении только слишком большое количество выпитого вчера спиртного.
Оливия вновь обернулась, отчасти, хоть и против собственной воли, умиротворенная его словами. Безопаснее сердиться на него, чем ощущать странные, не поддающиеся определению эмоции, не имевшие, на ее взгляд, ни малейшего смысла.
— Доброго вам дня, лорд Хок, — кивнула она.
— И на прощание еще одно. То, чего я так и не понял. Вы не потрудились объяснить значение этих записей в вашем журнале. Почему вы пишете о стольких мужчинах?
Уже привычный гнев поспешил ей на помощь.
— Это не ваше дело.
— Возможно, и нет. Но я человек любопытный и часто сую нос в дела, которые не должны меня касаться.
Теперь он улыбался, циничной, кривой улыбкой, полностью опровергавшей всю чистосердечность его извинений.
— Мне очень жаль, но ничем не могу помочь. — Она смотрела на него ледяными глазами. — И я ожидаю от вас такой же скрытности, какой вы потребовали от меня.
— Разумеется, — кивнул он. — Но я хотел бы, чтобы все было иначе.
Она ответила самодовольной, абсолютно фальшивой улыбкой.
— Если вы имеете в виду нашу первую встречу, боюсь, уже слишком поздно исправлять то, что случилось.
Но ее презрительный тон, вместо того чтобы уязвить его, казалось, стал чем-то вроде вызова, потому что он окинул ее мрачным взглядом синих, постепенно темневших глаз.
— Боюсь, вы не так меня поняли, мисс Берд. Окажись вы той женщиной, за которую я вас сначала принял, я был бы гораздо счастливее, чем сейчас.
Сначала Оливия не поняла его. Но уже через секунду значение его слов, гнусное, оскорбительное значение, дошло до нее. Кровь бросилась ей в лицо. В довершение всего негодный повеса имел наглость подмигнуть и ухмыльнуться.
— Доброго дня, — пожелал он без всякого раскаяния за свое непростительное поведение, после чего как ни в чем не бывало ушел, а Оливия только смотрела ему вслед, разинув рот: оскорбленная, возмущенная и — что уже ни в какие ворота не лезло — польщенная. В глубине души.
Глава 5
Невилл огладил бока кобылки. Она готова. Он волновался за нее. Но Отис заверил его, что путешествие из Вудфорд-Корта только укрепит ее ноги.
Невилл провел ладонью по ее крупу и мышце, поврежденной два месяца назад. Да, она готова.
— Хорошо, Китти. Покажи им, на что ты способна. Словно поняв его, кобылка заржала и толкнула его лбом. Лучшего животного в конюшнях Вудфорда еще не было. Даже Валентина, кобыла отца, не была так совершенна, как молодая Киттиуэйк.
Барт Тиллотсон, его тренер, прислонился к двери стойла.
— Она возьмет скачку дам, — предрек он и для пущей убедительности сплюнул в угол.
