Ее голос ни разу не взлетел до крика, но каждое слово было увесистым, как молот.
— Сестра Клэр? — проскулил он, обнаружив, что дальше ему пятиться некуда.
Брайар одарила сестру Клэр взглядом, от которого металл пошел бы ржавчиной, и снова переключила внимание на Ректора:
— Если мне придется просить дважды, то жалеть об этом ты будешь до конца жизни, как бы тот ни был далек.
— Но я не знаю. Честно, не знаю, — прохныкал он.
— Зато догадываешься, сдается мне. А еще мне сдается, что догадки твои близки к истине. И вот честное слово, если ты сию же минуту не откроешь рот и не заговоришь, то навлечешь на себя тяжелейшие и неприятнейшие телесные повреждения, и, когда я закончу, ни одна монашка и ни один священник, да и вообще ни один человек, разгуливающий в святых одежках, тебя уже не узнает. Ангелы будут рыдать, глядя на то, что от тебя останется. А теперь говори.
Его безумный взгляд метался между Брайар, застывшей с разинутым ртом сестрой Клэр и священником, который мгновение назад вошел в комнату.
Тут ее осенило, и вовремя, иначе парнишка схлопотал бы удар в живот.
— Понимаю, понимаю.
Он не хотел обсуждать дела на виду у своих благодетелей.
Брайар схватила его за руку и потянула за собой, бормоча через плечо:
— Прошу прощения, сестра и отец, но нам с этим молодым человеком нужно немного побеседовать. Это совсем ненадолго — даю вам слово, к отбою он снова будет у вас. — И добавила вполголоса, увлекая его на лестничную клетку: — Будьте так любезны отметить, господин Задирала, что никаких гарантий относительно вашего состояния по окончании нашей беседы я не давала.
— Слышал я, слышал, — откликнулся он.
Брайар потащила подростка вниз. Он налетел на угол, споткнулся на лестнице. Женщина не особенно представляла, куда ведет его, — на лестнице царствовали тишь и мрак. Если бы не ее фонарь да пара светильничков на стенах, сориентироваться здесь было бы невозможно.
В подвале за лестницей обнаружилась небольшая ниша.
Она рывком остановила Ректора и развернула лицом к себе.
— Ну, вот мы и пришли! — прорычала она с яростью, способной испугать и медведя. — Тут нас никто не услышит. Ты мне все расскажешь, и расскажешь быстро. Мне надо знать, куда направился Зик, и как можно скорее.
Ректор вздрогнул и заколотил по пальцам, сдавившим его костлявое плечишко. Однако Брайар не поддалась. Лишь когда ее хватка стала вконец невыносимой, паренек истошно взвизгнул и кое-как сумел высвободиться.
— Да он ведь просто хочет доказать, что Левитикус был не мошенник и не псих!
— Откуда у него уверенность, что ему это по силам? И с чего вообще он ввязался в такую авантюру?
Для неосведомленного человека его ответ был слишком осторожным:
— Наверное, до него дошел кое-откуда один слух…
— Что за слух? И откуда именно?
— Помните, одно время гуляли россказни о конторской книге Блю? Разве доктор не признался, что русские отвалили ему денег, чтобы испытания пошли наперекосяк?
Ее глаза сузились.
— Да, это слова Леви. Но никаких доказательств так и не нашлось. Даже если доказательства и были, вы их не найдете — он ни с кем не делился таким подробностями.
— Даже с вами?
— Со мной в особенности. Он никогда не рассказывал мне, чем занимается у себя в лаборатории, что за машины строит. И уж тем более не распространялся о денежных вопросах.
— Но вы ведь были ему женой!
— И что с того? — сказала она.
Для нее и по сей день оставалось загадкой, почему муж был столь скрытен с ней: то ли не доверял, то ли считал дурочкой. Скорее всего, понемногу и того и другого.
— Слушайте, мэм, вы могли бы и сами догадаться насчет Зика, когда он начал задавать вопросы об отце.
Брайар шарахнула свободной рукой по перилам:
— Да не задавал он никаких вопросов! Последний раз он спрашивал о Леви, когда еще под стол пешком ходил. — И добавила, но уже тише: — Зато интересовался Мейнардом.
Ректор все так же таращил глаза, все так же вжимаясь в стену и стараясь как можно дальше отодвинуться от Брайар. Сейчас был самый подходящий момент, чтобы подкинуть ей какие-нибудь полезные сведения, но мальчишка как воды в рот набрал — пока она опять не замахнулась и не треснула кулаком по металлической перекладине.
— Не надо, — выговорил он, выставив перед собой руки. — Не надо, мэм… не стоит. Все с ним будет нормально, вот увидите. Парень он неглупый, знает что и как и про Мейнарда тоже знает, так что ничего с ним не случится.
— О чем это ты? Знает про Мейнарда? Да про Мейнарда все знают.
Он кивнул и опустил руки, держа их поближе к груди, на случай если придется защищаться.
— Но Зик ведь приходится ему внуком, и люди будут о нем заботиться. Ну, не то чтобы… — Он осекся и начал заново: — Не все и не везде, но, учитывая, куда и зачем он ушел… там ребята как раз такие. Тамошние все знают про Мейнарда, так что ему не дадут пропасть.
— «Там» — это где? — спросила Брайар.
Последнее слово вырвалось мучительным хрипом, потому что она все поняла, какой бы невероятной и безумной ни казалась эта догадка. Ей сразу же стало ясно где, хотя в этом и не было никакого смысла.
— Он сейчас… Он ушел…
Ректор ткнул пальцем в направлении, примерно соответствующем старым кварталам.
Брайар потребовалась вся сила воли, до последней унции, чтобы не врезать мальчишке по лицу; на то, чтобы удержаться от крика, ее уже не хватило.
— Как он туда попадет? И что намерен делать, когда переберется через стену и ему нечем станет дышать, а вокруг не видно ни зги…
И снова Ректор поднял руки и нашел в себе достаточно мужества, чтобы приблизиться к ней на шажок:
— Мэм, не нужно кричать. Прекратите.
— …и ни одной живой души, кроме недобитых трухляков, бродящих за стеной, они схватят его и убьют…
— Мэм! — прервал ее парень, почти гаркнул и едва не нарвался на пинок. Но тирада на какой-то миг захлебнулась, а ему только этого и надо было. — Там живут люди!
Воцарилось молчание. Наконец Брайар переспросила:
— Что ты сказал?
Он задрожал как осиновый лист и в который раз начал пятиться, пока не уперся плечами в стену.
— Там живут люди. За стеной.
Она сглотнула:
— Сколько?
— Не очень много. Но больше, чем можно подумать. Те, кто о них знает, называют их Дохлыми, потому что для остального мира они все равно что мертвы.
— Но как?.. — Она неверяще покачала головой. — Невозможно. Такого просто не может быть. В городе не осталось воздуха. Нечего есть, никакого солнца, никаких…
