В такую пору и таким категорическим образом доставать меня мог единственный человек на свете: Мария Элеонора Поплавская. Либо ей опять приспичило поплакаться у меня на груди, либо она хотела еще разок напомнить мне о неуплате. И вовсе не бешенство заставило меня направиться к дверям в дезабилье. Пани Поплавская была женщиной редкой деликатности, вот потому я и надеялся: отпугну ее своим видом.
В прихожей свет не горел. Ума не приложу, как я не увидел их тени сквозь матовое стекло входных дверей!..
– У меня приличный дом! – с утра пораньше возвысила свой голос пани Мария Элеонора. – Ни один мой жилец не имел проблем с полицией! Мы пришли…
– …поговорить с паном, – подхватил фразу комиссар Хыдзик.
Их было двое: пан комиссар в гражданском и какой-то недомерок при мундире.
– Это вы?! – деланно удивился я. – Но, простите, не рановато ли?… Вы что, обнаружили труп пана Куровского?
Комиссар Хыдзик задумчиво глянул на меня, буркнул что-то неразборчивое и, отодвинув сгоравшую от любопытства старушку, вошел в мою квартиру. Не знаю почему, но я не остановил его. Это была моя ошибка. Ни в прихожей, ни в моем кабинете комиссар не задержался: он пошел прямиком в спальню. Другое дело, что порога он не переступил. Трое моих ранних посетителей словно наткнулись на некую невидимую стену и, соответственно, друг на друга. Они столпились у входа в мою опочивальню, ошарашенные видом полураздетой Черновласки. Нечесаная, румяная, она стояла на моем одеяле, зевая во весь рот.
– Это кузина пана Малкоша. – Только скрип пани Поплавской позволил мне оценить, как тихо было мгновение назад. – Она еще не зарегистрировалась, потому что только вчера приехала.
– Кузина… хм-м… – Хмыканье Хыдзика было преисполнено скепсиса.
Лежавшее на полу одеяло говорило о многом, но вот о чем конкретно – было еще неясно. Либо ночевавшие здесь кузин и кузина, следуя старокраковским моральным нормам – и это при наличии широкого, как поле боя, дивана, – проявили чудеса целомудрия, либо, напротив, увлеклись друг другом до такой степени, что не заметили, как одеяло свалилось на пол, от которого, кстати, так и тянуло холодом.
– А я и не знал, что вы знакомы, – сказал я пани Поплавской.
– Но я ведь впустила пани в дом, – пробурчала моя домовладелица. – Ну а как еще она могла войти? Ключей-то у нее нет. – Печеным яблочком своего лица она улыбнулась комиссару. – Я ведь впускаю только жильцов дома.
– А также их кузин, – шевельнул усами пан Хыдзик. Он окинул взором диван, изучая степень помятости простыней, лежавших на нем, затем не торопясь обозрел всю спальню.
– Пан комиссар, это уж слишком, – укоризненно сказал я. – Моя кузина стесняется. Она, должно быть, хочет одеться… Или вернуться в постель! – Голос мой окреп. – Порядочные люди спят еще в это время…
Комиссар в очередной раз хмыкнул:
– Порядочные!.. Ну-ну…
Живчик в мундире, подойдя к окну, выглянул во двор. Он, должно быть, изучал путь моего возможного побега. Я встревожил его, потянувшись за своими брюками.
– Вы по какому, собственно, делу? – спросил я, теряя терпение.
– По делу Куровского, – небрежно бросил комиссар. – Я сяду? – Он явно намеревался сесть в кресло. В то самое…
– Пожалуйста, не здесь. В кабинете будет удобней…
Комиссар сделал вид, что не расслышал меня. Они оба сели: Хыдзик – куда и хотел, а моя так называемая «кузина» на краешек дивана. На ней, между прочим, были все те же белые носки. Я взглянул на ее лицо и с удовлетворением отметил, что, кроме румянца, ничего такого интересного для пана комиссара на нем не было. Черновласка держалась молодцом.
– Ну и что Куровский? – вздохнул я. – Подал на меня жалобу?
– Жалобу?! – Хыдзик вытащил пачку сигарет из кармана куртки. – А где вы видели его труп?
Не скажу, что я очень расстроился. Прежде всего я сделал вид, что не совсем понял его.
– Труп?! Какой труп?
– И он еще спрашивает, – осклабился пан комиссар. Он прикурил сигарету и пустил дым под потолок. – Тут не спрашивать, а молиться надо…
– Силы небесные! – Я всплеснул руками. – Он что… умер?
– Это вы сказали, Малкош! А почему вы так подумали?
Я объяснил ему:
– Да потому, что еще могу думать. Отёка головного мозга, пан комиссар, я пока еще не схлопотал.
– И вы подумали…
– И я подумал, что его нет в живых.
– Браво! С головой у вас действительно все в порядке. Он мертв.
Я дважды глубоко вздохнул.
– И что случилось? Несчастный случай? Самоубийство?
– Вам лучше знать.
– Ага. Понимаю…
– Естественно. Для того, кто ни о чем не имеет понятия, вы хорошо информированы, Малкош.
– Ну, кое-что я о нем знаю. Знаю, к примеру, чем он занимался. И это очень опасное занятие, пан комиссар…
– Что вы делали вчера в тринадцать часов десять минут? – спросил Хыдзик, ловко пустив колечко дыма.
Ответить я не успел.
– Марчин был со мной.
Мы с комиссаром устремили взоры на Черновласку. Хыдзик много потерял в эти мгновения. Он не увидел моих округлившихся от удивления глаз. Не увидел их и его помощничек, сунувший нос в шкаф.
– Вы уверены в этом? – грозно вопросил пан комиссар.
– У меня есть часы. Командирский хронометр, между прочим.
Лицо Хыдзика закаменело.
– А в четырнадцать ноль-ноль?
– То же самое, – не задумываясь, соврала она.
– Что «то же самое»?
– Он был со мной.
Для себя я с удовлетворением отметил, что эти ее заявления были более или менее правдивыми. В особенности первое. Что же касается второго, то ее со мной вроде бы не было. Ну не могла же она ходить за мною тайком по забегаловкам и кнайпам, мною вчера посещенным. После такой увлекательной прогулки любая потенциальная работодательница в ужасе отказалась бы от моих сомнительных услуг и помчалась искать другого детектива.
– Вы что, и в двенадцать часов были вместе? – шевельнул усищами пан Хыдзик.
– В двенадцать еще нет, – мотнула головой моя черноволосая защитница. Ответила она опять без тени сомнения на лице, ни на секунду не задумавшись.
Очень точно и по делу ответила, ибо усатый «мусор» явно огорчился. А вот меня кареглазая порадовала. Я боялся, что она по инерции подтвердит мое алиби и на двенадцать часов. Коварный Хыдзик только и ждал этого.
– Могу я взглянуть на ваши документы? – засопел он.
Нет, что ни говори, а вчерашнее упражнение в безумии, должно быть, уничтожило миллиона полтора моих серых клеточек. Только последнего идиота обрадовало бы алиби такой «кузины». Мне лично нравился ее акцент, но ведь он же был категорически чужой, не польский!
