— Зачем вам это? Уж не думаете ли вы, что ее убили из-за наследства? Сущий вздор.
— Возможно, — сказал Хункелер.
Он не спеша поднялся вверх по Аубергу, прошел по Леонхардсграбену, пересек площадь Петерсплац. Жара никак не спадала, градусов тридцать пять с лишним. Пот стекал по затылку, но Хункелер не обращал на это внимания. Расследование сдвинулось с мертвой точки. И шло уже как бы само по себе, он ясно чувствовал.
Комиссар сел в машину и поехал искупаться. Минут пятнадцать плавал в обнесенной буйками купальне, наслаждаясь неторопливым течением Рейна. Лежал на спине, медленно пошевеливая руками и ногами, чтобы не двигаться с места, как форель на быстрине. Смотрел в синеву над головой. Потом выпил на веранде кофе с молоком, наблюдая, как вверх по реке ползет нефтеналивная баржа.
В начале седьмого он поехал на Брудерхольц. В окна машины задувал прохладный ветерок, воздух здесь, наверху, был прохладнее, кругом деревья, цветущие кусты в садах. Сворачивая на Вахгельвег, он заметил, как внизу, на равнине, блеснул стеклянный фасад какого-то небоскреба.
Г-жа Хеммерли жила в пятиэтажном многоквартирном доме. Возле звонка значилось: Хеммерли — Мюллер. Хункелер открыл дверь парадной, поднялся на лифте и, выйдя из кабины, шагнул прямо в залитую вечерним солнцем аттиковую квартиру. Встретила его крупная, широкоплечая женщина, с короткой стрижкой и поразительно светлыми голубыми глазами, в блузке с глубоким вырезом. На шее у нее поблескивал большой серебряный крест.
— Госпожа Мюллер? — спросил Хункелер.
Она кивнула, ожидая, что он скажет дальше.
Комиссар показал удостоверение и представился. Она опять кивнула и жестом указала на кожаный диван напротив открытой двери на веранду. Снаружи цвел роскошный олеандр.
— Можно узнать, что это у вас за крест? — спросил Хункелер. — Никогда таких не видел.
— Коптский, седьмого века. Ее подарок.
Лицо у Карин Мюллер было как каменное.
Она явно с огромным трудом сдерживала слезы.
— Я понимаю, вы потеряли подругу. Примите мои соболезнования.
— Спасибо.
Он посмотрел на нее, ожидая ответного взгляда. Но Карин Мюллер глаз не подняла.
— Я веду дознание по делу об убийстве доктора Эрни. Госпожа Хеммерли, скончавшаяся три недели назад, была ее пациенткой. Об этом мне и хотелось бы с вами поговорить.
— Почему?
— У вас есть фотография госпожи Хеммерли?
Карин Мюллер встала, прошла к комоду, взяла две рамки с фотографиями и подала ему. На одном снимке была светловолосая женщина с большими темными глазами и медальоном, изображающим анх — египетский знак жизни. На второй фотографии он увидел обеих подруг, рядышком, на фоне Сфинкса в Гизе.
— Когда это было?
— В прошлом феврале. Мы совершили поездку вверх по Нилу до Ассуана, в честь седьмой годовщины нашего знакомства. Семь для нас священное число.
Голос Карин Мюллер звучал монотонно, словно то путешествие никак ее не касалось.
— Вы любили ее?
— Я и сейчас ее люблю.
Длинными сильными пальцами она подтянула брюки на коленях.
— В ту пору госпожа Хеммерли, наверно, была еще здорова?
— Да. По крайней мере, так казалось. Чудесная была поездка.
Странно, подумал комиссар. Почему она ничем меня не угощает?
— Обычно отмечают пятилетний или десятилетний юбилей, — сказал он. — Почему же семь?
— Трижды семь — двадцать один. Госпожу Эрни убили в двадцать один час. Это не случайность.
— Откуда вам это известно?
— «Радио Базилиск» сообщало.
— Расскажите мне вкратце историю болезни вашей подруги, будьте добры.
— Это обязательно? Вы ведь можете сами прочитать.
— Прошу вас. И, если можно, стакан воды.
Карин Мюллер встала, ушла на кухню и вернулась со стаканом воды. Походка у нее была безрадостная, унылая.
— Все произошло очень быстро. Как гром среди ясного неба. В начале марта у нее начались головокружения. Я подумала, что она просто переутомилась. И ничего не сделала.
Она посмотрела на свою правую руку, поднесла ее к губам и прикусила, на несколько секунд. Потом уронила на колени.
— Родственники раковых больных всегда укоряют себя, — сказал Хункелер, — думают, что виноваты, вовремя не распознали болезнь. Но эти упреки несправедливы, неоправданны.
На мгновение Карин Мюллер подняла взгляд. Прозрачные светлые глаза посмотрели на комиссара в упор.
— Я должна была заметить. Я же анестезистка и часто сталкиваюсь с раковыми пациентами. Головокружение подчас тоже симптом рака.
— Как раз потому вам и не стоит корить себя. Как раз потому, что вы в этом разбираетесь.
— Прошу вас, не надо советов. Рассказывать дальше?
Комиссар кивнул, отпил глоток волы.
— Доктор Эрни была доверенным врачом Регулы. Они дружили, наверно еще со студенческих времен. Госпожа Эрни диагностировала приступы слабости. Позднее, в начале мая, Регула несколько раз падала в обморок, без всякой видимой причины. Седьмого мая в семь утра — это было воскресенье — я отвезла ее в неотложку. Там ей сделали томографию и обнаружили метастазы. Поиски первичного очага результатов не дали.
— Неужели так бывает? Никогда не слыхал, чтобы обнаруживали только метастазы.
— Увы, бывает и так. Первичный очаг иной раз очень-очень мал. И может запрятаться. Метастазы у Регулы уже настолько прогрессировали, что удалить их было невозможно. Да и вообще операция вряд ли бы помогла. Первичный-то очаг все равно никуда бы не делся. И ее оставили умирать. В скором времени, десятого июня, в субботу, она скончалась здесь, в этой квартире. В двадцать один час.
— Вы наверняка чертовски злы на госпожу Эрни, — заметил Хункелер, — ведь она не распознала рак на ранней стадии, когда еще можно было что-нибудь предпринять.
Карин Мюллер молчала, сидела не шевелясь.
— Почему вы не оставили госпожу Хеммерли в больнице? У них там все предусмотрено для подобных случаев.
— Я при первой возможности забрала ее домой. Хотела, чтобы она была при мне. Хотела находиться рядом с умирающей, защитить ее.
— Вам кто-нибудь помогал?
— Сперва я взяла отпуск. Но потом пришлось выйти на работу. И я нашла помощников.
— Что это за люди?
— Есть такая специальная служба. «Шпитекс».
— Метастазы в мозгу… — сказал Хункелер. — Наверно, они изменяют личность?
— Вы правы. Под конец она перестала понимать, кто она такая. Но меня узнавала до последней минуты.
