Иллюзия одной ночи, в которой сгустилась эта потребность. Нет, для иллюзии все слишком отчетливо. Настолько, что проще признать у себя временное нервное расстройство. Тем более нелегко признаться себе в слабости, способной привести к нервному недугу, однако сейчас это – самое разумное решение.
На сей раз я вышел на станции Таварамати.
Не очень давно меня обидело, как один телевизионный диктор произнес название квартала – «Тавара-тё». Как будто меня лишили родины. Большинству это название не говорит ровным счетом ничего, а для меня оно – маленькая, но святыня.
Я поднялся по лестнице метро к этой самой родине – яркие летние лучи солнца словно выжигали грязноватые улицы. Совсем скоро я опять увижу эту пару, однако и грязь на улицах, и солнечный свет наполняли меня ужасом. Ноги подкашивались.
Я уверял себя: я иду совсем не для проверки, – я не мог поверить, что такое могло произойти на самом деле. Потому что если проверять, при любом раскладе меня ждет неминуемое разочарование. Так зачем же я спешу в то место, где развеются нежные воспоминания о той ночи? В районе Дзиюгаока купил сладости и выпивку.
Все правильно: меня угощали – нужно отблагодарить. Днем их, скорее всего, нет. Передам через соседей.
Я сразу узнал, где поворачивать. Когда меня сюда привели, я не был пьян и хорошо запомнил расположение двора. Вон та лестница. Я, как тогда это сделал мужчина, бесшумно поднялся наверх.
Идя сюда, я беспокойно надеялся, что дом исчез и найти его невозможно. Но вот передо мной явственно тянулся коридор второго этажа, дверь в ту квартиру открыта. Ее подпирало синее мусорное ведро, убери его – и дверь захлопнется. Вряд ли они ее заранее открыли, дожидаясь моего прихода. Пожалуй, проветривают.
Как бы ни пытался бесшумно взобраться по лестнице, шаги непременно отдаются в каждой квартире. Раз уж поднялся, стоять до бесконечности не годится. Меня будто кто-то подтолкнул – я энергично подошел к самой дальней двери и постучал.
– Добрый день.
И сразу, съежившись, заглянул внутрь.
– О, пришел?
Мать. Молодая мама одна, сидя за столиком, вращала рукоять какой-то пластмассовой емкости.
– Прошу прощения за внезапность…
– Ничего страшного. У нас и телефона-то нет. Все приходят внезапно.
Она говорила, а сама продолжала крутить ручку.
– Жара… целыми днями.
– Да уж.
Странная пластмассовая емкость.
– Что это… такое? – Я вошел в комнату. Меня всегда считали стеснительным, но сюда я зашел естественно, будто к себе домой.
– Мороженое делаю.
– Да ну?
– Покупное – оно все какое-то слишком сладкое.
– Первый раз вижу такой агрегат.
– Его сейчас рекламируют.
Нет, это не мама. В начале пятидесятых таких аппаратов быть не могло. Эта женщина и впрямь живет в современном мире.
– Снимай штаны.
– Зачем?
– Помнутся.
– Да ладно.
Вот бы я пришел в дом к людям и начал снимать штаны один на один перед полузнакомой женщиной.
– Ну тогда хотя бы верх?
– Верх… тоже не могу.
– Почему?
– Там одна майка.
– Так и ладно. Кого стесняться?
– Да я не стесняюсь.
– Покрути.
– Что?
– Вот эту штуку… вот так… да, да, вот так.
И я уже начал вместо нее крутить ручку мороженицы.
– Я вытру салфеткой.
Она достала из коробки в углу аккуратно сложенное полотенце и пошла его смочить.
– Чуть не забыл: вот печенье и сакэ.
– Спасибо. Мог бы не беспокоиться.
– Да, но… в прошлый раз… такое угощение.
– Весело было. В тот вечер.
– Точно. А где отец?
Я спросил как ни в чем ни бывало. Бездетным супругам говорить «отец» нелепо, но она ничуть не смутилась.
– Сегодня вышел в первую смену. Работает до семи. Значит, вернется где-то в восемь.
– В восемь – это рано?
– Вообще-то ресторан закрывается в два.
Она хотела было протереть мне лицо влажным полотенцем, но я инстинктивно дернулся.
– Сиди смирно. – Будто ребенка приструнила.
Пока я крутил ручку, она вытерла мне лицо, шею…
– Выходит, что и в три возвращается?
– Легко идет?
– Что?
– Крути, крути.
– Ага.
– Можешь не давить изо всех сил.
– А где ресторан?
– На Синтоми-тё.
– Далековато.
– Еще недавно работал здесь же – в Асакуса. Но недолго. Как только становится неинтересно – бросает.
– Вот как?
– Мастер-то он хороший. Когда стоит за стойкой, сырье зря не портит, суси выходят ладные, сам любит чистоту, лицом не промах, с клиентом работать умеет, чего не знает – не скрывает. Тут уж ничего не скажешь.
– А-а.
Выполоскала в раковине полотенце.
– Одно плохо: чуть надоедает – на месте не сидит. Глядишь, уже и бросил.
– Вот как?
Я к тому времени отца уже начал идеализировать, но когда услышал о таком, вдруг спохватился: «Стоп, это не об отце, а о муже этой женщины. Путать нельзя».
– Ресторанчиков суси-то много. Если вступил в Союз поваров, работа сразу найдется. Вот он и рад. Терпеть не может мастеров, которые говорят, что на суси костьми ложатся. И держится от престижных ресторанов подальше.
– Хватало бы на жизнь…
– На жизнь-то хватает, но лучше вот этой квартиры позволить себе уже не можем. Я-то ладно, мечтам предела нет. Жили бы душа в душу – и то хорошо.
– Верно.
– Пиво будешь?
– Нет, спасибо.
Еще не хватало – выпивать с самого обеда, к тому же в отсутствие хозяина.
– Ладно тебе скромничать. В тот вечер тоже стеснялся: «нет, спасибо», «уже достаточно». А поставили на стол – пил как миленький. – И с этими словами она откупорила бутылку.
В конечном итоге пить придется. Я подумал: растечется алкоголь по жилам – удивляться уже будет нечему.
Случайно познакомился с общительным человеком, который пригласил меня к себе домой. Жена была не против – выпили втроем и расстались. С некоторыми людьми такое случается нередко. Я сам, как человек сентиментальный, наслоил на них отца и мать. Убери навороты – удостоверяться будет не в чем.
