Ну что же, это был, безусловно, неплохой вопрос, но меня совершенно не удивило, что Эмберли, проигнорировав его, зашагала вперед в темпе, который мог показаться прогулочным, но нас заставил поспешать за нею чуть ли не рысью. Туннель здесь был широким, с высокими потолками, по стенам тянулись кабели и трубы, чье назначение осталось для меня загадкой, но я предположил, что они относились к инфраструктуре находящегося над нашими головами города.
Местные техножрецы, видимо, часто посещали это место, о чем можно было судить по свежим восковым печатям на щитках, которые встречались через каждые несколько десятков метров или около того, и едва заметному не выветрившемуся запаху благовоний, витавшему в воздухе, но почти заглушенному более свежими ароматами пыли и влаги. Пару раз мы прошли мимо посвященных Омниссии алтарей, и их вид возвратил мне присутствие духа. Я никогда по-настоящему не разбирался во всех аспектах той доктрины, согласно которой шестеренки[18]почитали модель Императора в виде часового механизма, но если они появлялись здесь так часто, как на то намекали эти Его изображения, то и для нас не было большого риска нарваться на гнездо генокрадов (не то чтобы я ожидал встретить их так близко к поверхности, обычно они обретаются глубже, но на тот момент, как вы можете себе представить, я не был склонен принимать на веру что-либо вообще).
Размышляя об этом, я заметил впереди еще один источник света, продвигающийся в нашу сторону, и снова схватился было за оружие. Эмберли, впрочем, не разделила моего порыва, а лишь скосила на меня глаза, в которых плясали веселые искорки, после чего дружески окликнула встречных:
— Я их нашла.
— Блестяще!
Я сразу же узнал говорившего — хоть он и держался в арьергарде группы; его одеяние писца казалось еще более нелепым, чем обычно. Даже если бы мне на глаза не попались его лицо и одежда, то сухой, педантичный голос выдал бы моментально, не говоря уже о присущем ему словесном недержании.
— Я бы оценил ваши шансы на своевременное прибытие, — продолжал он, — с учетом максимальной скорости, которую могут поддерживать данные доспехи, и сравнительно не обремененной препятствиями дороги к поверхности, как восемьдесят семь и две трети процента, хотя те наблюдения в данной системе туннелей, что я сделал, пока мы следовали путем, который вы проделали перед нами, вероятно, должны снизить данную оценку — ориентировочно до восьмидесяти шести и одной четверти…
— Привет, Мотт, — произнес я, и принадлежащий к свите Эмберли ученый-эрудит наконец прервал свое бормотание на достаточное время, чтобы сердечно кивнуть, приветствуя меня.
— Комиссар Каин. Какое удовольствие вновь встретиться с вами!
Я уже было внутренне собрался, готовясь выдержать еще одну словесную лавину, но, видимо, последняя фраза не включила никаких случайных ассоциаций в его своеобразном мозгу, за что я был благодарен. Когда мы подошли ближе к этой небольшой группке людей, я не был удивлен, обнаружив еще одну знакомую личность, которая старалась держаться от нас как можно дальше. Догадываясь о причинах такой сдержанности, я отодвинул Юргена в конец нашего отряда, стараясь, чтобы расстояние между ними оказалось максимально возможным.
— И Рахиль. Как себя чувствуете?
Вечно находящаяся в состоянии помраченного рассудка, принадлежащая Эмберли прирученная женщина-псайкер, казалось, была настолько в здравом уме, насколько это вообще для нее возможно, и просто пялилась на Юргена с отвращением куда более глубоким, чем это случается делать обычным людям. Хотя надо признать, что для обычных людей приблизиться к нему не значило потерять сознание или начать биться в конвульсиях, в отличие от нее.[19]
— Я ощущаю тень, — пробормотала она, и, как обычно, ее монотонный, гнусавый голос вызвал у меня зубную боль. — И она голодна.
Одета Рахиль была в солдатскую рабочую форму, которая, как и вся принадлежавшая ей одежда, казалась ей немного маловатой, тем самым слишком хорошо и даже несколько излишне демонстрируя все богатство, данное ей природой в области декольте, Но по меркам Рахиль, полагаю, нынешний наряд ее был весьма практичен. К моему удивлению, она была вооружена лазерным пистолетом. Я бы предположил, что любое оружие в ее руках должно представлять больше опасности для ее спутников, чем для врага, но если Эмберли считала, что ей можно доверять, то уж я спорить не собирался.
— Какая незадача, — сухо произнес я. — Если бы мы знали, то захватили бы с собою тот ящик с глопами.
— Кайафас, — осуждающе глянула на меня Эмберли, — не дразни псайкера. У нее был тяжелый день.
— У всех нас, — вставил энергичный молодой человек с непослушной блондинистой челкой.
В ее отряде было три незнакомых мне человека: двое из того рода наемной силы, которую Эмберли использовала и на Гравалаксе, пока до них не добрались генокрады, в то время как третий был облачен в одежды техножреца. Я кивнул им, от всего сердца приветствуя, потому как в окружении вооруженных людей чувствовал себя намного более счастливым (правда, если не считать Рахили, конечно же, но, пока она не направляла пистолет на меня или Юргена, я не видел смысла возражать).
— Жду не дождусь услышать ваш рассказ о нем, — сказал я, — как только мы попадем туда, куда собрались, где бы это ни было.
— Неужели я не сказала? — наивно поинтересовалась Эмберли, которая все это время продолжала держать на плечах Найта, похожего на слабо подергивающийся шарфик. — Мы двигаемся к зданию Арбитрес. — Она снова усмехнулась. — Я бы не хотела, чтобы вам пришлось пропустить назначенную встречу.
— Как заботливо с вашей стороны! — произнес я, намереваясь не выдавать слишком большого удивления, что бы она ни говорила. — Вы именно там вошли в подземный город?
— Да, — подтвердил ее молодой сотрудник. У него через плечо был перекинут автомат, а на груди красовался патронташ с запасными магазинами. Подобно Рахиль, одет он был в ничем не примечательную солдатскую рабочую одежду, хотя на нем она сидела по размеру и к тому же не была расстегнута до пупа. Он, кажется, вызвался быть личным проводником Земельды, против чего та не возражала, поскольку его любезные манеры сочетались с внешностью если и не определенно привлекательной в общепринятом смысле, то все же весьма приятной. Это только подчеркивалось копной белокурых волос, которые постоянно лезли молодому человеку в глаза. Каждый раз, когда это происходило, он откидывал пряди легким кивком, причем, кажется, чистосердечно не замечал этого автоматического жеста, который, как я предположил, стал источником его прозвища (но это лишь до того момента, когда я в первый раз увидел, как он буквально исчезает в темноте). — Зовут меня Пелтон, но друзья называют Мельком.
