Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
— Может быть, — пожал плечами Брейтуэйт. — Или он психопат.
Теперь, в одиночестве разжигая камин в своей Лондонской квартире, Хилари прокручивала в уме утренний разговор с Брейтуэйтом. За окнами выла вьюга, ледяные кристаллики барабанили по стеклам, словно в дом стучался Дед Мороз.
Хилари Ренд жила в купленной на деньги отца небольшой уютной квартирке неподалеку от Шеперд-Маркет, в Мэйфэре. Днем из окна гостиной видна была Керзон-стрит и деревья, кольцом обступившие Крю-хаус. Сейчас гостиная тонула в темноте; огонь, разгорающийся в камине, красиво освещал старинную мебель. У камелька стоял книжный шкаф эпохи Регентства, забитый томами по истории Скотланд-Ярда и археологии. На столе, к которому было придвинуто викторианское кресло с высокой спинкой, лежали шахматная доска с резными фигурками — Куллоденское сражение 1746 года, — номер «Тайме», открытый на странице с кроссвордом, и горстка белых фрагментов головоломки. У окна, возле бюро с выдвижной крышкой, примостилось канапе. С резной каминной полки над пылающим очагом смотрели две фотографии в серебряных рамках.
На первом снимке смеялись счастливые жених и невеста, мать и отец Хилари. Мать погибла в сороковом году в Ковентри. Отец, детектив Ярда (он пошел по стопам своего отца), умер в шестьдесят третьем на руках у Хилари от болезни Альцгеймера. И по сей день она больше всего боялась медленно сойти с ума.
На второй фотографии был запечатлен жених Ренд, Филипп Мур. Снимок был сделан за три дня до автокатастрофы, стоившей ему жизни. Это тоже случилось в шестьдесят третьем, летом.
Поворошив угли в камине, Хилари распрямилась, взглянула на Филиппа и почувствовала знакомый прилив тупой ноющей боли. Столько лет прошло, а кажется, она только вчера открыла дверь в дождливую августовскую ночь, и знакомый констебль обрушил на нее страшную новость. Потом — болезнь, больница, выкидыш… Хилари поскорей отвернулась от фотографии, пока не нахлынули воспоминания.
Летом шестьдесят третьего ей казалось: жизнь кончена.
Сейчас ей казалось, что кончена карьера.
Ренд вышла на кухню, налила себе немного «Драмбуйе», вернулась в гостиную и поставила рюмку на стол перед креслом. На мгновение она задумалась, не включить ли свет и не почитать ли автобиографию Алека Гиннесса «Скрытые благодеяния», но вместо этого подошла к стереопроигрывателю и поставила любимую пластинку — «Душа большого города: ритмы и блюзы» Рэя Энтони.
Когда комнату заполнил проникновенный, умиротворяющий голос трубы — соло из «Я почти потерял голову», — Хилари опустилась в кресло и закрыла глаза. Последние месяцы убедили ее в том, до чего глупо приносить на алтарь работы лучшие, невозвратные годы жизни. И хотя сейчас ей очень хотелось унестись на крыльях мелодии туда, где самозабвенно парила труба, мысли ее упрямо возвращались к делу Убийцы-Вампира. В конце концов Хилари Ренд сдалась.
— Психопатия, по вашей классификации, относится к третьему типу нарушений психики, к характеропатиям?
— Совершенно верно, — ответил Брейтуэйт. — Психопат — а надо сказать, для этой категории больных не характерно развитие симптомов психоза, например слуховых или зрительных галлюцинаций, или симптомов невроза, различных фобий — так вот, психопат не в состоянии выработать нормальное представление о том, что хорошо, а что плохо с точки зрения общепринятой морали. Понятие «хорошо» в этом случае подразумевает все, что нравится психопату, без учета того, как это сказывается на окружающих. Он не способен подавлять свои порывы и желания, каковы бы они ни были. Психопат не учится на ошибках и повторяет их вновь и вновь. Он внутренне холоден, черств, бессердечен. Поэтому-то садисты частенько оказываются типичными психопатами и их невозможно ни умолить, ни упросить, ни разжалобить.
Однако важно отметить, — продолжал Брейтуэйт, — что и загнанная на самое дно сознания психотическая личность, и владеющий собой агрессивный психопат внешне могут казаться совершенно нормальными, хотя глубоко внутри тлеет болезнь. В обоих случаях, если прорыв заболевания приводит к убийству, обстоятельства гибели жертвы могут быть ужасающими.
— Вы подразумеваете нанесение увечий? — спросила Ренд.
— Да, — ответил Брейтуэйт. — Вспомните Невила Хита и Иена Брейди.
— Накануне я спросила вас, можно ли, опираясь на факты, собранные по делу Убийцы-Вампира, поставить ему диагноз. Вы ответили — да, гематомания.
— Верно, — подтвердил доктор. — Но позвольте мне сперва кое-что прояснить. Понятия психической нормы фактически не существует. По мере развития психиатрической науки постепенно стало ясно, что у больного и здорового рассудков гораздо больше общего, чем различий. У каждого человека есть странности, маленькие или не очень. Мания развивается в том случае, если нарушается или теряется естественное равновесие между личностью индивида и внешним соответствием так называемой норме. Иными словами, сознание этого индивида раскрывает свои мрачные секреты (а они есть почти у каждого) и навязчиво сосредоточивается на определенном объекте или субстанции как на фетише. Фетишем считается любой неодушевленный предмет или негенитальная часть тела, вызывающая обычную эротическую реакцию и ассоциирующаяся с сексом. Мы называем это фиксацией.
Гематомания — это навязчивое влечение к человеческой крови. Это нарушение психики, родственное вампиризму, встречается и у психотиков, и у психопатов.
Тому есть множество документальных свидетельств.
Жиль де Рец, французский аристократ, ярый противник Жанны д'Арк, пил перед битвой человеческую кровь, убежденный, что это придаст ему мужества. Впоследствии он занялся черной магией и, вызывая Дьявола, использовал кровь маленьких детей. В 1440 году он предстал перед судом по обвинению в гибели почти пятидесяти жертв и был казнен.
Венгерская графиня Эржебет Батори держала в темнице сотни девушек и ежедневно «доила»: брала кровь, как у коров берут молоко. Она страдала навязчивым убеждением, что кровь благотворно действует на ее кожу, и каждое утро принимала ванну из крови.
Фриц Хаарман из Ганновера знакомился на вокзале с мальчиками-побирушками и убивал их укусом в шею ради крови, а расчлененные тела продавал домохозяйкам как обычное мясо в лавке, над которой квартировал. В 1924 году на суде назвали более двадцати его жертв в возрасте от тринадцати лет до двадцати одного года. Хаарману нравилось носить по квартире ведра с кровью.
У Питера Кюртена, «Дюссельдорфского чудовища», признанного виновным в девяти убийствах, при виде человеческой крови происходило семяизвержение. Кроваво-красный закат он считал добрым предзнаменованием. Однажды, не имея возможности быстро отыскать человеческую жертву, он схватил спящего лебедя, отрезал ему голову и выпил кровь. В 1933 году, перед казнью, Кюртен сознался доктору Карлу Бергу, тюремному психиатру, что его последней радостью будет услышать журчание собственной крови, когда гильотина отрубит ему голову.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
