По очевидным причинам, кровавые события в семинарии имели резонанс, вышедший далеко за пределы нашего города; министр внутренних дел взял расследование под личный контроль.
Обратимся к хронике событий.
Согласно источникам в местном руководстве ордена, корабль «Святой Игнатий» был зафрахтован иезуитами двенадцать лет назад и превращен в плавучую семинарию для подготовки будущих священнослужителей. Согласно первоначальному замыслу, работа в команде и возможность познакомиться с другими культурами в сочетании с интенсивным обучением по традиционной для ордена программе должны были дать превосходные результаты.
После годичного кругосветного путешествия корабль стал на якорь в севильском порту, а спустя два дня пришло страшное известие.
Сегодня утром группа семинаристов и преподавателей, вернувшаяся с экскурсии по городу, обнаружила тела двадцати двух студентов, старшего воспитателя и корабельного кока. То есть всех членов экипажа, которые не поехали на экскурсию.
Источник из окружного суда сообщает, что в случае со всеми жертвами modus operandi[5]убийц был одним и тем же: каждому из них перерезали горло очень острым лезвием, предположительно, во сне.
На связь с нами выходит корреспондент, все это время находившийся на месте преступления.
– Говорит Пепа Маркес.
– Да… Пепа, ты нас слышишь?
– Да, Луис Мигель, отлично слышу. Давно стемнело, но на пристани около учебного парусника «Святой Игнатий» до сих пор толпятся люди. Машина скорой помощи только что увезла последнего погибшего, но на месте преступления еще работает следственная бригада. По словам тех, кто поднимался на борт, в кубрике царит Дантов ад. Цитирую дословно: «Повсюду потоки крови». И еще одно важное обстоятельство: никаких следов грабежа. Повторяю, не имеется ни одного свидетельства того, что с борта судна пропали какие бы то ни было ценности. В настоящее время никто не отваживается делать предположения относительно мотивов убийства.
В Севилье по-прежнему дождь.
Портовая зона, в которой пришвартован парусник «Святой Игнатий», оцеплена полицией.
В Батане сегодня поистине зловещая атмосфера.
Мы будем держать вас в курсе происходящего.
– Большое спасибо, Пепа. Верховный магистр мон-сеньор Де Пессоа собрал в Риме международную пресс-конференцию, для того чтобы выразить официальное отношение руководства ордена к произошедшему трагическому событию. Его высокопреосвященство назвал случившееся «атакой не только на иезуитов, но и на всех людей доброй воли в целом, и Церковь в частности».
Мы будем сообщать вам новости по мере их поступления.
А теперь к другим темам.
Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций…»
Комиссар Арресьядо притормозил на очередном светофоре. Рядом вновь остановилась молодая женщина. Комиссару даже в голову не пришло проигнорировать ноги и глаза незнакомки и не пытаться сократить расстояние между их машинами.
10
Ривен, взявший на себя командование «фольксвагеном», без труда отыскал место для парковки на площади Кубы. До проспекта оттуда было рукой подать.
Чтобы защититься от мерзкой измороси, пропитавшей туман, они с Альваро подняли воротники. Вязкая сырость, поднимавшаяся от Гвадалквивира, расползлась по улицам, смешавшись с выхлопными газами, и город сделался похожим на преисподнюю; в этом болезненном мареве ничего не стоило заблудиться.
Скверное время для прогулок.
Дом номер двести пять оказался дальше, чем они думали. Во всем здании не светилось ни одно окно, и, сколько Альваро ни жал на кнопку домофона с цифрой четыре, ответа не было.
– Он наверняка давно спит.
– Нам бы тоже не помешало, – буркнул Ривен. Альваро легонько оперся на дверь, и она распахнулась. – Буржуям следует тщательнее выбирать охранные системы.
– Давайте поднимемся.
Роскошный просторный лифт бесшумно доставил посетителей на четвертый этаж.
Дверь с позолоченной табличкой «Коронадо Баскьер» была приоткрыта, под ней виднелась узкая полоска света.
– Слишком много открытых дверей, – прокомментировал Ривен и сунул руку в карман.
Священник несколько раз нажал кнопку звонка, затем решился открыть дверь пошире и позвать хозяина квартиры, но никто не откликнулся.
Ривен, в руке которого откуда ни возьмись очутился складной нож, стремительно шагнул в темноту и направился в гостиную, единственную комнату, в которой горел свет. Альваро последовал за ним, прикрыв за собой дверь.
Громадную гостиную тускло освещал старинный торшер. Его света оказалось достаточно, чтобы гости разглядели всю сцену целиком и потрясенные застыли на пороге.
Ривен пришел в себя первым. Выбросив лезвие ножа, он метнулся в темный коридор. Альваро не двигался с места.
– Шикарная квартира, с кучей ценностей. Ее кто-то взломал… Наверное, искали ваш чемодан. Не бойтесь, здесь никого нет. Кроме него. Войдем.
Приглушенный свет торшера не позволял как следует разглядеть благородное дерево мебели, мягкую кожу кресел, сочные краски картин, дорогие корешки книг, матовый металл статуэток. Но мучительная боль, застывшая в глазах мертвого старика, была видна очень хорошо.
Альваро и Ривен прошли в центр комнаты. Убийцы крепкими веревками привязали свою жертву к ножкам стола и кресел, крестообразно, как на распятии.
Баскьеру отрезали нос и левое ухо. Переломали пальцы на руках. И на ногах. Расплющили соски. Раздавили тестикулы. Прижгли пенис. Вспороли живот и наполовину вытащили кишки. Вырвали из бедра большой кусок мяса, обнажив кость. Ободрали кожу под мышками, в паху и на внутренней стороне бедер. И только потом убили.
– Милостивый Боже, каким зверем нужно быть, чтобы сотворить такое?
Альваро преклонил колени и скороговоркой прочел молитву.
Ривен казался спокойным. Не отдавая себе отчета, он все еще сжимал в кулаке рукоять ножа.
Когда Альваро закончил молиться, парковщик опустился на колени рядом с ним.
– Они напрасно старались. Старик ничего не сказал. Пытка зашла слишком далеко. Люди, которые боятся физической боли, то есть абсолютное большинство, начинают говорить сразу. Убийцы, как видите, постарались на славу. Но так и не узнали, где спрятан чемодан.
Альваро тряхнул головой, стараясь отвлечься от изуверств и вернуться к реальности.
– Несмотря на сан, у Баскьера была дочь. Это указано в таблице, помните?
– В этой квартире всего одна спальня. Вряд ли дочка жила с ним.
– Возможно. Возможно, несмотря на богатство, несмотря на всю эту роскошь и картины в подлиннике, Баскьер был совершенно один. Возможно, он это заслужил. Не делал добра ближним. Не был достоин сана. Не знаю. Но однажды ему доверили нечто очень ценное, и через пятьдесят лет он прошел через ад, но не нарушил клятвы.
