Его притворство было уместно.
Молодой человек покинул забегаловку около двадцати двух тридцати пяти; он улыбался нарочитой улыбкой и с напускной веселостью простился со своими товарищами, не разделявшими терзавшего его долгие часы беспокойства. Медленным шагом он направился вниз по улице Фобур-дю-Тампль. Многие магазины были еще открыты и вместе с барами и ресторанами извергали отбросы и клиентов на становящиеся все более тесными тротуары.
Карим не спешил, он останавливался, чтобы поглазеть на витрину, иногда возвращался. Несколько минут поболтал с одним правоверным, которого знал с тех пор, как посещал мечеть Пуанкаре. Тот показался ему очень возбужденным. Пропаганда, исподволь проводимая в молельне, начинала накладывать отпечаток на местные умы. Люди пребывали в растерянности, они уже не знали, кого слушать.
Ложь. Угрозы.
Внезапно перед Каримом возникло отражение собственного лица. Не в силах выдержать своего же взгляда, он отвел глаза. Утренний разговор в «Аль Джазире» вызвал в его воображении призрак отца. Того самого отца, который никогда не поступал так необдуманно, как он, не поддавался страху или обману. Вопреки тому, что думал этот толстый болван Салах. Просвещенный человек, обладающий реальным политическим сознанием, чьи решения вызревали подолгу, после обсуждений с матерью. Все произнесенные сегодня в баре слова бросали какую-то тень на него, и намерения Карима не смягчали стыда, который он испытывал из-за того, что дал вовлечь себя в эту игру.
И все же ему следовало освободить свой разум, чтобы начать новое дело.
Придя на площадь Республики, он свернул к бульвару Мажент, словно описывая круг, чтобы вернуться домой. Вместо этого он перешел на другую сторону недалеко от улицы Винегри и поднялся по ней от Канала и девятнадцатого округа. Углубившись в пустынный пассаж Дезир, он пересек бульвар Страсбур и остановился возле крыльца прямо перед улицей Фобур-Сен-Дени.
Он был один. Позади никого, ни пешего, ни в автомобиле.
Негромкая индийская или пакистанская музыка доносилась из редких, еще освещенных окон улочки. Прежде чем нырнуть в улицу Петит-Зекюри, где он вошел в почти пустой бар, Карим на несколько минут отдался во власть убаюкивающих звуков таблы.[39]Заказав кофе без кофеина, он стал следить за улицей.
Ни одного случайного прохожего.
Карим залпом осушил чашку, расплатился и вышел. По улице Энгиен он вновь дошел до более оживленного предместья Сен-Дени, где смешался с подгулявшей компанией и дрейфовал с ней около пятидесяти метров, подражая поведению и походке веселящейся публики. Снова несколько взглядов в темные стекла, чтобы убедиться, что никто не идет за ним, что ни одно лицо, мельком замеченное в толпе, не появилось рядом.
Никого. Настало время положить конец его странствиям.
Улица Метц, бульвар Страсбур, бульвар Сен-Дени, последний настороженный взгляд на улице Рене-Буланже, затем пересечение бульвара Сен-Мартен.
Карим быстрым шагом углубился в пассаж Мелэ, вышел на одноименную улицу и, пройдя по ней десяток метров, скрылся в переулке Орг. Там, в полумраке, он подождал. Определить точки отрыва. Места, куда можно войти одним путем, а выйти другим, чтобы заметить возможную слежку или заставить ее выдать себя.
Ну совершенно никого. Можно идти дальше.
Карим снова вышел на улицу и вскоре достиг пассажа Понт-о-Биш. Вторая точка отрыва с дополнительной трудностью — кодовым замком. Он набрал код, который знал наизусть, и исчез внутри.
— Эй, часы есть? Покурить не найдется?
Развалившийся на груде старых одеял оборванец окликнул его, когда он вышел на следующую улицу.
— Я не курю и… — Карим сдвинул рукав, — сейчас двадцать три двадцать пять.
— Двигай живей, парень.
Ему дают зеленый свет. Замечание по поводу отставания его часов послужило бы для него сигналом опасности и сорвало бы встречу. Карим прошел по тротуару еще около тридцати метров и проник в здание. Перепрыгивая через четыре ступеньки, он взлетел по лестнице на четвертый этаж и четыре раза постучал в единственную дверь, выходящую на лестничную площадку. Затем, выждав двадцать секунд, в течение которых он не отрывал взгляда от секундной стрелки, постучал еще два раза.
Ему открыли.
Внутри он обнаружил двоих мужчин с военной выправкой, в штатском, чьи физиономии говорили о работе на открытом воздухе. Тот, что повыше, был вооружен MP5SD,[40]пистолетом-пулеметом с интегрированным глушителем, и лишь проследил за ним взглядом. У него был скрытый наушник, как у оборванца внизу. Его товарищ, не более разговорчивый, чем он, проводил Карима до закрытой двери гостиной и немедленно впустил.
В комнате было темно, однако не настолько, чтобы не догадаться, что она просторна и почти пуста. В центре большая столешница на специальных козлах, вокруг нее пять стульев. Один из них занимал мужчина солидного возраста, с короткими седыми волосами, слегка поредевшими надо лбом. Он курил сигарету, не спуская глаз с Карима. Позади него три широких окна за закрытыми ставнями. Слева, в глубине комнаты, виднелись контуры второй двери, ведущей в другую часть квартиры.
Единственный свет шел от стоящей на столе конторской лампы.
Молодой человек приблизился, взял стул и сел напротив курящего:
— Как дела?
— Хорошо.
— По пути никаких проблем?
Карим отрицательно покачал головой.
— Ладно, тогда начнем.
На столешнице перед незнакомцем находились стаканчик, стопка белых листов, на которой лежал механический карандаш из светло-синей пластмассы, множество довольно пухлых картонных папок и «Harpa».[41]На небольших треногах стояли два включенных микрофона, один нацеленный на Карима, другой — на его собеседника.
ЗАПИСЬ
«Понедельник 23 апреля 2001 года, 23.31. Внеочередное собеседование с агентом Феннеком, проведенное по его личной просьбе куратором — офицером Луи… Я тебя слушаю.
— Сегодня днем Мохаммед Туати сообщил мне, что я еду в Лондон.
Луи бросил сигарету в стаканчик.
— Когда?
— Послезавтра.
— Какова цель поездки?
