него подросткам.
В дверях появился Драйган, неся в руке миску, в которой лежали сухари, вяленое мясо и кусочки козьего сыра. Он непонимающе уставился на рыдающую девочку, затем на отца, пошатывающегося возле распахнутой входной двери.
- Ты такая молодец, - говорил дочери Сайн, вытирая с её щёк слёзы. - Все позади. Ты нашла меня. Ну расскажи, прошу, что там произошло? Кто забрался в хлев?
- Не знаю, папа... - всхлипывала девочка, не в силах остановить рыдания, рвущиеся из груди. - Я видела только глаза. Жёлтые глаза. И руку... с когтями...
- Какой-то зверь? - буркнул Маллид от двери. - Медведь?
- Не медведь, - замотала головой Илия. - Я не знаю, кто это была, папа. Чудовище...
- У страха глаза велики, - со знанием дела сообщил Маллид.
Драйган, тем временем, кинул миску на стол, схватил первую попавшуюся кружку, выплеснул её содержимое в камин, и зачерпнув из бадьи, стоявший в углу, чистую воду, поднёс Илии.
Пока она пила, жадно глотая воду, Сайн услышал фырчанье лошадей и топот копыт по грязи, доносящиеся снаружи.
- Оставайся здесь, хорошо, девочка моя? - он погладил Илию по ладони. - Я поеду домой, вместе с дядей Ханрисом. Мы со всем разберёмся, и потом я за тобой вернусь.
Илия кивнула. Слёзы продолжали литься по её щекам и дрожали губы.
- Не оставляй её одну, - попросил Сайн опустившегося рядом Драйгона, и когда тот кивнул, быстро поднялся, и направился к двери.
- Я пойду с тобой, друг, - положил ему руку на плечо Маллид, когда тот проходил мимо. - Разберёмся с этим зверюгой...
- Ты слишком пьян, - Сайн смахнул его руку с плеча.
- Ты что забыл, что я пьяным дерусь даже яростнее, чем трезвым? - запротестовал Маллид в спину уходящему другу.
- Это касается моей семьи, Мал! Мне не до шуток! - рявкнул на него Сайн, забираясь на подведённую Ханрисом лошадь. Ронар и Синта уже были в сёдлах.
- Я убью любого, за твою семью! - крикнул Маллид.
- Ты даже в седле не удержишься. Оставайся с моей дочерью, - сказал Сайн, и, не дав Маллиду ничего возразить, натянул поводья, ударил по бокам лошади, и помчался в ночь.
Маллид наблюдал, как быстро удаляются четыре всадника, исчезая в туманной тьме. Смотрел им вслед даже когда они уже скрылись из виду, и даже когда уже нельзя было различить топота копыт все равно стоял в дверях и вглядывался в ночь, а может куда-то в глубину себя и своих воспоминаний. Затем, словно очнувшись ото сна, обернулся и оглядел место недавнего весёлого застолья, где остались только: дрожащая, перепуганная девочка, утишающий её юноша и пьяный в хлам бывалый воин, заделавшийся земледельцем.
- Какое же ты все таки позорище, - сказал Маллид сыну. - Только с детьми да девками и можешь сидеть.
Его повело назад, ноги заплелись и навалившись спиной на стену, он сполз по ней на пол.
***
Они мчались во весь опор, не щадя лошадей. Неслись сквозь ночь, разрывая туман на лоскуты, словно старую, дырявую простыню. И все равно, Сайну показалось, что прошла целая вечность, между тем моментом, когда они покинули имение Маллида, и тем, когда он увидел впереди свой дом. Сколько всего он успел за это время передумать, сколько ужасных исходов событий вообразил. В том, кого Илия назвала чудовищем, Сайну представлялся образ человека. Возможно группы людей. Беглецов от закона или дезертиров уходящих на север, в Волхарию, где гнев герцога уже не сможет их настигнуть. Ублюдков, для которых не существует ни чести, ни морали, ни совести. Таких Сайн встречал на своём веку не мало, и хорошо знал, на что они способны. Вот истинные чудовища, а не сказочные бестии, и не голодные лесные хищники. Истинные монстры - жадные, ошалевшие от вседозволенности люди, не могущие сказать себе: «нет», когда перед ними оказывается кто-то слабый и не способный дать отпор. Сайн чуть не выл во весь голос, представляя, что такие уроды могут сотворить с его супругой и дочерьми. И проклинал себя за то, что покинул их, за то что не был рядом, когда оказался нужен.
«Скорее! Скорее! Скорее!» - кричал он мысленно лошади, понимая, что скакать ещё быстрее она не способна, и сильнее всего на свете желая в ту минуту обрести крылья и, обогнав ветер и ночь, оказаться у себя дома через мгновение.
И вот, в белесом мраке показался силуэт конюшни, хлева и дома. Лишь подскакав почти вплотную Сайн заметил, что сквозь щели к ставнях комнаты его дочерей пробивается свет.
- Шанта! - позвал он супругу, спешиваясь. А затем, несясь к дому стал выкрикивать имена дочерей: - Тара! Зана! Риза! Девочки мои!
Со всего маху он врезался в дверь и обнаружил, что та заперта. Сам этот факт уже был поводом для беспокойства, так как, с самого дня их прибытия в эту долину, хоть на дверях и имелись засовы, они никогда не запирались. Наложившись на уже бушующий внутри Сайна ужас, эта чертова дверь, преграждающая ему путь к семье, породила в его сознании одновременно надежду, при мысли что семья заперлась от зверя, и тот не сумел проникнуть внутрь, и отчаяние от предположения, что это некто посторонний забаррикадировался в его доме, взяв в заложники жену и дочерей.
