Денисович посмотрел на Маринку и почему-то неодобрительно крякнул.
— Вы не смотрите, что Маринка такая тихая, — сказал председатель, когда шли в правление. — Она настойчивая. И опыт имеет: два года до телятника дояркой работала. Ах, как любит свое дело. Много у нас таких людей.
В этом я убедился через два дня, когда присутствовал на колхозном собрании.
В клубе было столько народу, что повернуться нельзя. На передних скамьях степенно расположились пожилые колхозники. Подальше — средних лет мужчины и женщины, а еще дальше, у самых дверей, что называется, зеленая молодежь. Даже школьники, просочившиеся сюда каким-то образом, вытягивали шеи из-за крутых плеч парней.
Председатель делал доклад. Его слушали внимательно. Между прочим, он сообщил, что в этом году колхоз надеется получить доход в миллион рублей, а на каждый трудодень дать не менее десятки.
— Пообещают — десятки, а до дела дойдет — гладки-взятки, — вдруг услышал я впереди себя знакомый голос.
Всмотрелся. Макар Денисович, чуть навеселе, щурит масляные глазки.
— И еще, товарищи, чтобы не было никаких нареканий, недоверия, — закончил Иван Семенович, — установите мне зарплату трудоднями, сколько правление положит.
С председателем многие не соглашались.
— Нам и двух тыщ не жалко для вас, Иван Семенович, — крикнул высокий бритый старик. — Только работай, как следует, руководи, одним словом.
Поднялся шум. Кто-то высказал пожелание, чтобы Подключникова закрепили председателем за «Утром» навечно. Когда все угомонились, собрание начало решать другие дела. Их было много. Между прочим, по предложению правления, сняли Макара Денисовича с должности заведующего Горловской фермой, а на его место назначили Марину Николаевну Глазкову, работающую телятницей.
Председательствующий несколько раз стучал карандашом по графину, призывая к вниманию. Наконец, он, видимо, устал, переглянулся с другими правленцами и сказал:
— Товарищи, прежде чем объявить перерыв…
— Сейчас Спутник над нами пролетит, — вдруг перекрыл его чей-то звонкий голос.
У входа образовалась давка. Пришлось открыть запасную дверь.
К Горловке, со стороны Сухоны, по ясному небу летела яркая искра. Она хорошо была различима среди россыпи звезд. Летел Спутник.
Не смотрел на него, кажется, только Макар Денисович. Он сидел один в накуренном клубе, опустив голову. Спутнику тоже не было абсолютно никакого дела до Макара Денисовича. Он летел высоко, все вперед и вперед по заданной ему орбите.
ТРУДНЫЙ РЕЙС
Телефонограмма была краткой, тревожной и предельно ясной:
«На лесоучастке Кокшеньга кончилась мука. Люди работают не евши. Выручайте. Хохолков».
Федор Евгеньевич Прошутинцев, начальник орса леспромхоза, два раза прошелся по кабинету. Под тяжелыми шагами уныло проскрипели рассохшиеся половицы. «Ах, черт, в собственном кабинете нет времени порядок навести, — поморщился он. — Закрутился…».
Прошутинцев, действительно, последнее время работал много. В молодом леспромхозе со сказочной быстротой росли все новые и новые лесоучастки. Их надо снабжать продуктами и промтоварами, открывать магазины, строить пекарни. Федор Евгеньевич без устали звонил в трест, требовал, просил, грозился… И все, кажется, помаленьку устраивалось, утрясалось.
Сегодня начальник орса отдыхал. Первый раз за последний месяц. Отдыхал, наслаждаясь бездельем и тишиной, отказавшись идти с женой даже на самую спокойную картину последних лет — «Девушку без адреса». Он лежал на кушетке и, кажется, даже ни о чем не думал… И вдруг телефонограмма, которую принесла сторож тетя Поля.
Федор Евгеньевич еще раз прошелся по кабинету. Тетя Поля, стоявшая у порога, кашлянула и взялась за ручку двери.
— Да, Полина Афанасьевна, вызовите, пожалуйста, заведующего складом. Немедленно. И… шофера, какого найдете или встретите.
— Сегодня же выходной, — возразила тетя Поля. — С огнем не сыщешь…
— Хоть из-под земли, но достать надо, — твердо подчеркнул Прошутинцев. Тетя Поля вздохнула и вышла из кабинета.
Через час в кабинет начальника вошли Иван Косов, завскладом, и Петр Ягодкин, или Петька-шофер, как его звали в леспромхозе. Их обоих тетя Поля захватила в переполненном клубе, под самым экраном, где они блаженствовали среди ребятишек. Петька-шофер вступил было в пререкания с тетей Полей — кому же охота уходить, не узнав, найдет ли парень любовь свою, — но вынужден был уступить.
Федор Евгеньевич, не сказав ни слова, подал телефонограмму Ивану Косову. Тот прочитал, понимающе произнес «М-да» и передал тетрадочный лист Ягодкину… Петька-шофер бегло пробежал ее одним глазом, недоуменно пожал плечами и взглянул на оборотную сторону: но там не было написано ни одной буковки.
— Понятно, зачем вас вызвали? — спросил Прошутинцев, взглянув на обоих.
Иван Косов кивнул головой.
— Мне — нет, — недружелюбно ответил Петька, шофер, догадываясь о том, что ему предстоит.
— Поясню, — Федор Евгеньевич присел на краешек стола, отчего стол как-то надсадно скрипнул. — Понимаешь, кокшеньгцы не дотянули с продуктами до санного пути. Морозы что-то подзапоздали. Река встала, катеру уже не пройти. А чтоб работать, надо есть… И вообще…
— А вы знаете, что только третий день подмораживает, — заметил Петька-шофер, искоса глядя на карту леспромхоза, на которой в гуще дремучих лесов терялась едва заметная черная точка.
— Знаю, но проехать надо, — Прошутинцев подошел вплотную к Ягодкину и посмотрел ему в глаза.
Петька-шофер отвернулся, но не оттого, что боялся начальства, нет. Это был представитель той части бесконтрольной шоферни, во владения которой редко заглядывает автоинспекция. Сегодня от него просто немного попахивало. Пусть в выходной день, но зачем же об этом знать начальству.
— Не поеду, — произнес он, тряхнув свесившимся из-под шапки рыжим чубом, и добавил: — Не имеете права.
— Право тут ни при чем. Я вас прошу… Сам бы сел за баранку, да не умею ее крутить. Вы же — мастер этого дела, — Федор Евгеньевич положил руку на плечо шоферу.
— Так ведь выходной, — начал сдаваться Ягодкин.
— Дадим отгул.
— Ладно, — согласился Петька-шофер и, не простившись, вслед за Иваном Косовым медленно вышел из кабинета.
…Когда Ягодкин выехал из леспромхоза, было уже четыре часа вечера. Задержала погрузка. Он прикинул, что к шести-семи часам будет в Кокшеньге, переночует, а утром вернется обратно. Но дорога оказалась намного хуже, чем он предполагал. Это был зимний лесовозный путь. По нему машины и тракторы
