— Настолько агрессивный, что вы почувствовали в нем желание причинить зло Наталии?
— Не знаю. Нормальным его состояние, во всяком случае, назвать было нельзя.
Сара мысленно отметила предполагаемое время звонка Кантора. Кемп удачно выкручивался, переводя подозрения на того, кого считал своим соперником. Кантор и Кемп друг друга не выносили, это было совершенно очевидно. Единственной точкой их соприкосновения была Наталия. Конфронтация между двумя мужчинами обещала стать кровавой.
— Теперь я могу уйти? Я сказал вам все, что знал.
— И что я хотела услышать... — добавила Сара. — Господин Кемп, мне нельзя терять время. Помогите мне еще немного, прошу вас. Может быть, вы решитесь рассказать мне то, что я, так или иначе, все равно выясню?
Агент остался сидеть на диване, прямой как палка. Только рука слегка дернулась, и это свидетельствовало о том, что он нервничает.
Следовательница играла с ним, как кошка с мышью. Она вонзила коготки в хвост своей жертвы, надеясь, что та расстанется с его кончиком, лишь бы вырваться. В подобных случаях лучше прикинуться мертвым и выждать, пока противник совершит ошибку.
Непроизвольным жестом Кемп поправил галстук. Он чувствовал проницательный взгляд Сары Новак. Она ждала любого знака, малейшей дрожи.
Он решил оставаться спокойным и сосредоточенным до самого конца. Его глаза встретились с глазами собеседницы.
— Я ничего не скрываю, от вас, капитан. Для начала вам следовало бы повидаться с Алексом. Прошлой ночью он искал встречи с Наталией, вот и все. Если вы мне не верите, проверьте сами. Вряд ли вам будет сложно получить распечатку моих телефонных звонков. В остальном — я не знаю, удалось ли ему найти Наталию и виноват ли он в ее смерти.
Он встал, надел пальто и выждал, чтобы Сара тоже поднялась.
— Я хочу сказать вам еще кое-что, капитан. Я назвал вам имя Алекса не для того, чтобы отвести ваши подозрения от собственной скромной персоны. В молодости мне довелось испытать на себе последствия клеветнических наветов. Мне, лучше чем кому бы то ни было, известно, как они опасны.
Выходя из квартиры своей подопечной, Кемп подумал о соседе, выдавшем его «Штази» всего за несколько месяцев до падения Берлинской стены. В те времена судьбу человека, жившего с худшей стороны этой стены, мог решить один телефонный звонок.
Чтобы оправдать собственное существование, секретная служба распространяла идею о том, что совершенно невинных людей не существует. Уже никто не удивлялся, увидев, как рано утром возле дома останавливается патрульная машина. Это было почти в порядке вещей. «Штази» подозревала всех — от простого рабочего до высокого партийного функционера.
У каждого человека было что скрывать, и многие секреты ждали разоблачения.
Разумеется, свои тайны имелись и у Кемпа. Впрочем, его нельзя было упрекнуть ни в чем серьезном, за исключением разве что интереса к мужчинам и французским писателям, этим грязным представителям упадочного Запада. Поэтому его в конце концов отпустили.
После пяти дней, проведенных в сырых подвалах «Штази», Томас Кемп вернулся домой разбитым, с истерзанным телом и еще более истерзанной душой. Стукач уже исчез. Накануне за ним пришли два человека, им явно не терпелось рассчитаться с ним за зря потраченное время.
Через неделю, глубокой ночью, перед небольшим домом, в котором находилась квартира Кемпа, остановился армейский грузовик. Даже не заглушая мотор, водитель залез в кузов и приподнял угол брезента. Показались две ноги, обутые в грубые рабочие башмаки. Солдат потянул за них — так тянут тушу быка — и сбросил труп на землю, потом сел за руль своего грузовика и уехал.
Томас Кемп, разбуженный шумом мотора, наблюдал за всем этим. Ему не понадобилось много времени, чтобы понять.
Он простоял у окна до рассвета, не сводя глаз со скрюченного тела того, кто заложил его. Он не испытывал ни удовольствия, ни злорадства, а только своего рода облегчение. Потом он уснул в кресле возле окна.
Утром крики соседки вывели его из забытья. Тело стукача, валявшееся на мостовой за грязным окном, превратилось в бесформенную массу. Нескольких часов хватило, чтобы оно полностью утратило прежние очертания.
Тогда Кемп провел рукой по стеклу, запотевшему от его дыхания. От его пальцев на влажном стекле осталась прозрачная полоса. Проскользнув в нее, лучи утреннего солнца робко коснулись его щеки.
Однако Томас Кемп не ощутил солнечного тепла. Он еще дышал, но он тоже умер.
9
Ничто так не бесит меня, как внезапное пробуждение. Я не люблю просыпаться рано утром, а впрочем, и днем. Я — настоящий ночной зверь, жестокий и безжалостный с врагами, преданный и искренний с друзьями. Я готов до рассвета бродить по самым гибельным местам в поисках хоть каких-то проблесков человечности. Алкоголь и наркотики помогают мне подниматься до неизведанных высот познания.
В таком дьявольском ритме я уже прожил несколько жизней. Я могу предаваться самым страшным излишествам и держаться годами без отдыха.
Но в общем-то это все теория... На деле мне становилось все труднее приходить в себя после бессонных ночей, вроде той, которую я только что пережил.
В то утро звонок никак не умолкал. Чертова Лола. Чертова «Кукарача»!
Одной из главных причуд Наталии было желание иметь музыкальные часы, которые играли бы «Кукарачу» в мексиканском стиле, с оглушительными трубами и нестройными гитарами. Мне хотелось порадовать ее, но не ценой перелета в Мексику и обратно, и поэтому в поисках этого загадочного предмета я прочесал все экзотические магазины Парижа. Я спрашивал всех — от латиноамериканцев до индийцев, не исключая китайцев и испанцев. Но помочь мне не могли даже перуанские музыканты, игравшие в Лез-Аль.
После нескольких месяцев безуспешных поисков я случайно заглянул в крохотную лавчонку, где продавалась поддельная ацтекская керамика. Закрывая за собой дверь, я с наслаждением услышал желанную мелодию.
Хозяин согласился отдать мне собственный звонок в обмен на покупку полудюжины чудовищных статуэток, «подлинных, с гарантийным свидетельством», только что вышедших из обжига на Тайване. Этот каприз обошелся мне в кругленькую сумму. Но это укрепило мою угасавшую семейную жизнь, по крайней мере, на несколько недель.
В могучем порыве нежности Наталия настояла на том, чтобы я установил звонок у себя. Лучше бы я убедил ее забрать его в собственную квартиру. Но в то время я не мог ни в чем отказать ей. Итак, я согласился, чтобы моих друзей встречала эта жуткая мелодия. Наверное, я был страшно влюблен. Впрочем, и после разрыва я не сменил звонок. Это, безусловно, означало, что моя любовь еще не до конца улетучилась.
Я проснулся совершенно разбитым. Честно говоря, мне казалось, что марьячос расселись вокруг кровати и врубили свои гитары на полную мощность. Это была все та же «Кукарача», но в исполнении группы «Clash» в лучшей ее форме. Я представил себе пузатого Джо Страммера, неистово потрясающего маракасами над моим ухом, и окончательно очнулся.
