casus foederis, или договорный случай, который должен был повлечь за собой военные действия со стороны союзников. В соответствии со статьей VI союзного договора, четыре державы также согласились в будущем созывать конгрессы и проводить конференции с целью укрепления мира, процветания и покоя в Европе. Учрежденная в Париже посольская конференция, которую историки описывают как административный орган или постоянную лигу, предоставляла площадку для непрерывных дипломатических переговоров с целью обеспечения реализации второго Парижского мирного договора и взаимодействия по другим вопросам, которые могли возникнуть [Rey 2012: 332–333][58].
Существует большое количество исторической и юридической литературы (с начала XIX века), которая описывает Венские соглашения как правовую систему. Не так давно М. Шульц ссылался на инструменты мягкой и жесткой силы, которые создали основу механизма коллективной безопасности. В них входили многосторонние территориальные гарантии, признание государственного нейтралитета, использование посредничества для достижения компромисса, коллективные послания, совместные посольские представительства, ультиматумы, военно-морские демонстрации, морские блокады и военные интервенции. Любой из этих инструментов мог быть применен коллективно или делегирован отдельным государствам, их применение могло быть одобрено дипломатическими конференциями, конгрессами, комиссиями, протоколами и совместными переговорами с конфликтующими сторонами [Schulz 2015: 135–136][59]. Вопрос о том, достигли ли эти механизмы уровня правовой системы, является спорным. Однако стоит отметить, что в то время как Россия неизменно заявляла о ведении внешней политики в строгом соответствии с предписаниями договоров, для правительства России справедливость и строгое следование правилам были разными вещами. Россия не являлась правовым государством (Rechtsstaat), несмотря на то что русские монархи правили через законы (верховенство законов в противовес верховенству закона). Поэтому прежде чем характеризовать Венские соглашения как когерентную правовую систему, историкам необходимо изучить, как осуществлялось правосудие и какую роль закон играл в отдельных политиках[60]. Различное понимание закона и значений правовых предписаний может помочь объяснить разногласия, почти моментально возникшие между государствами, намеревавшимися выполнять условия и жить в соответствии с Шомонским трактатом, Парижским мирным договором, Венскими соглашениями и более ранними все еще действующими договорами.
Моральное урегулирование: Священный союз
Император Александр I и его дипломатические агенты ценили новаторство Венских соглашений; однако в их понимании международное управление или механизмы коллективной безопасности не были предпочтительны. Их представление о договорных обязанностях не ограничивалось также публичным законом, определяющим территориальные соглашения, легитимностью политической власти и регулярными встречами на дипломатических конференциях. С точки зрения России, не меньшее значение имел Акт Священного союза от 14 (26) сентября 1815 года, который историки склонны описывать как краеугольный камень охранительной посленаполеоновской внешней политики, направленной на предотвращение революции путем поддержки Церкви и монархии или через веру в мировую историческую миссию Русской православной церкви, что являлось выражением протославянского романтического национализма. Несмотря на то что они, безусловно, важны для истории Священного союза, все эти интерпретации сконцентрированы в большей степени на том, во что Союз превратился после правления Александра I, нежели на том, какое значение он имел в момент заключения. В глазах российского монарха и Министерства иностранных дел Священный союз функционировал как элемент корпуса европейского публичного права, определявшего территориальные соглашения и межгосударственные отношения после победы над Наполеоном[61].
Русские исследования в описании Священного союза подчеркивают влияние нового духа морали, заметного во всей Европе, ставящего общую заинтересованность в мире над частными интересами территориальных государств и отдельных союзов[62]. Как показывает история Европы эпохи Реставрации, возникшая после революции необходимость в пересмотре социальных и политических ожиданий не требовала от миротворцев оставить принципы просвещенного реформизма XVIII века. По этой причине биографии последних лет указывают, что министр иностранных дел Каслри, министр иностранных дел Меттерних и император Александр I стали успешными миротворцами, оставаясь представителями умеренного крыла Просвещения [Siemann 2016; Bew 2012; Rey 2012; Хартли 1998][63]. В своих усилиях по продвижению Священного союза и попытках объяснить его связь с Венскими соглашениями Россия связывала возникновение мира с законными политическими изменениями, христианской моралью и верой в Провидение и божественную власть над Его творением[64]. Другими словами, Священный союз согласовывался с концепциями благого управления и культурного прогресса XVIII века[65].
Подписанный в Париже 14 (26) сентября 1815 года Акт между Александром I, Францем I и Фридрихом-Вильгельмом III начинался с благодарности за благодеяния, ниспосланные монархам Божественным промыслом за последние три года[66]. Подписанты обещали править своими государствами и в политических отношениях ко всем другим правительствам руководствоваться не иными какими-либо правилами, а заповедями святой веры, заповедями любви, правды и мира[67]. В частности, три монарха поклялись, что пребудут соединены узами действительного и неразрывного братства, и почитая себя как бы единоземцами, они во всяком случае и во всяком месте станут подавать друг другу пособие, подкрепление и помощь; в отношении же к подданным и войскам своим они как отцы семейств будут управлять ими в том же духе братства, которым они исполнены для сохранения веры, мира и правды[68]. Описывая себя и свои народы как членов единого народа христианского, монархи поклялись жить по заповедям и следить за тем, чтобы их подданные жили так же. Договор провозглашал, что обеспечить мир можно, только исполняя свой человеческий долг перед Богом. В соответствии со статьей III, подписанты согласились приглашать глав других (европейских) государств присоединяться к союзу, этот шаг обязывал бы их править и организовывать отношения между собой также согласно с вечными принципами священного закона. Король Франции Людовик XVIII подписал Акт 7 (19) ноября 1815 года, и в последующие два года почти все европейские правители великих держав и малых государств вступили в союз. Было всего два исключения: Папа Римский Пий VII и принц-регент Англии (будущий король Георг IV). Первый отверг Акт как нарушающий католические догматы, второй отказал в своей подписи из-за английской конституции, однако заявил о полном своем личном согласии со всеми христианскими принципами, положенными в основу Священного союза[69].
Для Александра и его дипломатов этот акт братского христианского союза являлся воплощением духа европейского мира, руки Бога в человеческой истории и роли монархов как проводников Божественного провидения. Как отмечал просвещенный русский государственный деятель М. М. Сперанский, Священный союз происходил не из любви к себе или в результате личных действий суверенных подписантов, а из-за того, что они превратились в органы «чистого излияния… Христовой благодати» [Сперанский 2002]. Рассматриваемый Сперанским как «практическая реализация духовной функции царствования», Священный союз заявлял, что целью человеческих обществ является вести народ к единству в Христе, главенствующем над христианскими государствами. Более того, Священный союз мог сохранится, только если монархи будут молиться, читать Священное Писание и жить как истинные христиане [Raeff1957: 225–226]. Религиозные учения о единстве Церкви и монархии, человеческой и небесной истории и власти Господа над христианским народом долгое время были столпами русской политической мысли [Wirtschafter 2013].
Начиная с европейского Ренессанса вокруг вечных принципов христианского правления укоренились современные надстройки – идеи об абсолютной политической власти, общем благе и общественном договоре, – хотя в России философия морали не совершала значительных прорывов до конца XVIII века [Скиннер 2018; Schneewind 1998; Hamburg 2016][70]. Даже когда элементы классической и народной культуры были инкорпорированы в императорский сценарий власти, православные предписания, происходящие из Средних веков, не сдавали позиций. Болезненный опыт 1812 года и военные кампании 1813–1814 годов еще сильнее укрепили христианские основы российской императорской власти. Акт от 14 (26) сентября 1815 года выражал религиозные чувства Александра I и ощущение непосредственного божественного присутствия через то, что сегодня можно было бы назвать духовным
