не одеваются, у них юбки красные, издалека приметные.
– Подумаешь! Она не дура, заранее оделась в темное, чтоб со стороны не признали, – почтмейстер приосанился, предчувствуя скорую победу в споре. – Это также может служить объяснением, по какой причине бандиты не заметили ее в саду. Черное платье, а?
– Во-о-от! И я также рассуждал, знаешь эту мою склонность к внутренним монологам… Но! Есть третья причина. Помнишь, из-за чего мы разом всех разбойных людей отмели? Убийца не покусился на алмазную брошь и прочие драгоценности фрейлин. А гадалка только что умыкнула твой червонец, неужто украшение оставила бы?!
Кучер еще раз сплюнул и обернулся, явив приятелям грубое, искаженное гримасой лицо.
– Ни в жизнь! Умыкнут и кичатся, мол, ежели рука чужой вещи не зычит[34], то натурально отсохнет. Цыгане воровство за грех не считают, – и прояснил в ответ на непонимающие взгляды седоков. – Я сыздавна при судебном следствии, навидался-наслушался. Если цыган на краже ловят, они одну легенду талдычат. В день, когда Христа распяли, – он переложил кнут в левую руку и осенился крестом, – кузнец сковал пять гвоздей: четыре – руки-ноги прибивать, и последний, самый длинный, чтобы сердце Спасителя нашего пронзить. А кучерявый таборник пятый гвоздок выкрал. За это, дескать, Бог их народу заповедь «не укради» отменил. Брешут, окаянные, но сами верят. И готовы умыкнуть все, до чего дотянутся. Особливо у тех, кто рты раззявили…
Кучер заметил хмурое лицо почтмейстера, понял, что сказанул лишнего и прикрыл неловкую фразу хриплым кашлем. Отвернулся, ковыряя кнутовище грязным ногтем. Митя собрался было отвесить подзатыльник за дерзость, но на самом замахе был остановлен словами Мармеладова.
– Доказал! С такого взгляда, третья причина еще убедительнее. К убийству фрейлин цыгане касательства не имеют.
– Но как же пиковый туз?
– А вот, – из кармана появилась стопка карт, – сплошь пиковые. Этот пасьянсного типа, этот – французский. Смотри, вот из «Дорожного набора». Четвертый – охотничий, но этого туза ни с чем не спутаешь, целая картина размалевана: зимний лес, люди в тулупах бырчатых[35], с ружьями. А этот из колоды царства польского. Одно название, что польские, масти взяты на немецкий манер и вместо пик – зеленые листья. Березовые? Скорее, липовые, – Мармеладов склонил голову, рассматривая яркие картинки. – Еще атласный вариант и первый сорт, которые рисовал художник Шарлемань[36]. Семь колод в свободной продаже. На любой изыск!
– А глазетные где?
– Нету. Вчера, после нашего приключения в Нескучном саду, отправился в картежный клуб, от знающих людей узнал, что глазетные – большая редкость по нынешним временам. Не поверил на слово, объехал с утра лавки и базары. Куда там! Торговцы в один голос убеждают: только для императорского двора такие карты печатают. А добыть целых три колоды, чтобы надергать из них тузов определенной масти, способны лишь придворные.
– Или их слуги, – предположил Митя.
– Сомневаюсь. Фрейлины – девушки высокородные, а значит, неизбежно, высокомерные. Представь на минуту, отправится ли подобная барышня среди ночи в темный парк ради встречи с лакеем, кухаркой или иной прислугой? Нет, нет и нет! А если ее ожидает приятный кавалер…
– Выходит, нужно искать придворного хлыща, который водил амуры со всеми тремя фрейлинами. Он и будет убийца, – теперь Митя с чистой совестью вломил кучеру затрещину. – Чего стоишь? Гони к особняку Долгоруковых, михрютка[37]!
VII
Княжна Екатерина Михайловна занимала трехэтажные хоромы в полутора верстах[38] от Нескучного сада. Дом построил дальний предок, боярин Юрий Алексеевич Долгоруков, который больше двух веков назад возглавлял московский сыскной приказ. Во время нашествия французов, ее прадед, князь Василий Васильевич Долгоруков, подпалил имение, чтобы не досталось неприятелю. С этого события и начался памятный пожар 1812 года, обративший в пепел триумф Наполеона и заставивший гордого императора спасаться бегством из Москвы. Впоследствии, – насмешка судьбы, – особняк перестраивал архитектор, выписанный из Парижа. Белые колонны и большие клумбы в точности повторили один из уголков версальского дворца.
Сейчас обстановка потускнела, богатейший прежде дворянский род скатывался к… нет, называть это бедностью, конечно, смешно, но прежней роскоши себе позволить уже не могли. Хотя родственники лелеяли надежду, что рано или поздно княжна начнет извлекать материальные блага из своего амурного положения, но та гордо отказывалась от щедрых подарков императора.
Фаворитка государя давно проживала в Петербурге, а в московском особняке поселилась ее двоюродная тетушка. Визит племянницы с детьми и большой свитой обрадовал престарелую княгиню, но вместе с тем добавил в ее скучную, размеренную жизнь немало суеты. Разместить всех в фамильном гнезде не представлялось возможным, и часть придворных, в том числе фрейлин, поселили в летних домиках Нескучного сада. Именно это привело к последующим трагическим событиям.
– Моя вина, – повторяла Татьяна Александровна и печально крошила печенье в блюдце. – Надо было освободить этаж и отъехать в деревню. Но соскучилась по малышам, налюбоваться не могла. Ах, моя вина. Моя вина!
Княгиня принимала их в Хрустальной гостиной. Чаю не предложила. Причем не из желания подчеркнуть пропасть между собственным высоким положением и сомнительным чином визитеров, а по рассеянности. Она и свою чашку, едва пригубленную, отставила в сторону и позабыла к ней прикасаться.
Яркие лучи проникали через огромные окна и, преломляясь в колоннах из горного хрусталя, раскрашивали зал золотыми крапинами. Но настроение у присутствующих было далеко не солнечное.
– Dire la vérité[39], куда сильнее жалею не убиенных, а Катерину. Скандал ей без надобности… Государь Александр Николаевич, даруй ему Господь крепкого здоровья и победы над неприятелями, – перекрестилась, потом распахнула веер, – повелел свиту Катерине собрать. Но при дворе, сами знаете, сплошь гадюки в парчовых платьях. Отрядили ей в свиту самых пропащих. Toutes sont devergondees la-bas, hormis une-deux filles convenentes[40].
Митя сочувственно кивал, в такт излияниям – по два быстрых, коротких поклона на протяжный стон, – а прервать не осмеливался. К концу монолога почтенной дамы, заработал головокружение и почувствовал себя дурно. Мармеладов пришел на выручку:
– Ваша светлость, а не соблаговолите ли припомнить: сколько больших приемов было в этом доме, после приезда Екатерины Михайловны?
