проваливалась в сон, то вновь приходила в себя. Наконец вошел человек в белом халате и маске на лице. Было трудно определить его пол: коротко стриженные волосы, плоская грудь, длинные, тонкие пальцы.
– Добрый день, как вы себя чувствуете? – спросил меня сиплый голос.
– …. – я попыталась, что-то сказать, но голос подвел меня, и я не издала ни звука.
Что со мной? Мне отрезали язык? Перерезали голосовые связки? Проводили надо мной опыты?
– Не беспокойтесь, голос вернется. Вы уже семьдесят лет находитесь здесь. Такое бывает после длительного пребывания в стационаре. Ваш голос еще понадобится им. Восстанавливаетесь, если вам что-то понадобится, просто нажмите на кнопку у столика.
Что мне может понадобиться? Встать и уйти отсюда. Узнать бы, где я? И где он? Что с ним?
Шли дни, которые я проводила в забытьи, иногда возвращаясь к реальности. Хотя как узнать, что реально, а что нет? Мне становилось лучше. Из горла уже стали вылетать похожие на человеческую речь звуки.
В палату снова зашел человек, пол которого я так и не установила.
– Как вы? Лучше?
– Да, – вдруг хрипло вышло у меня.
– Я вижу, к вам вернулась речь. Скоро я отвезу вас к ним.
– Дайте воды, стакан воды, – выдавила я.
– Все нужные вещества поступают к вам в кровь через катетеры. Вы ни в чем не нуждаетесь. Мы не употребляем жидкость и пищу такими примитивными способами.
– Где я?
– В лечебном отсеке. Завтра подготовлю вас к встрече с ними.
Человек развернулся и направился к двери.
– Постойте, ответьте на мои вопросы, пожалуйста…
Но двери уже закрылись за ним.
Всю ночь я не находила себе места, думала, что же они сделают со мной. И вот наконец наступило утро. Это я узнала по часам на мониторе, к которому была подключена. В холодном поту я слушала приближающиеся по коридору шаги. Сердце начало бешено колотиться, глаза заволокло дымкой.
В палату вошел все тот же человек и предложил мне помочь одеться. Он положил на койку какое-то жалкое подобие больничного халата.
– Я сама.
Он отвернулся.
– Куда вы меня поведете?
– В центральный штаб.
– Зачем?
– Вас там очень хотят видеть.
– А до штаба далеко?
– Не беспокойтесь, я отвезу вас на инвалидной коляске, ваши мышцы сильно атрофировались за время пребывания здесь.
– Нет, я пойду сама.
Но после пары неудачных попыток пришлось согласиться на его средство передвижения.
Мы ехали по пустым коридорам, минуя их друг за другом, и в моем сознании все они слились в один длинный тоннель… тоннель в никуда. И вот наконец мы в просторном отсеке с сотнями мониторов, которые были развешены вдоль черных стен. На экранах виднелись ангары с бесконечными рядами капсул, какие-то технические помещения, больничные палаты и вполне обитаемые комнаты.
– Кто здесь живет?
– Вы очень любопытная. Здесь живут избранные.
– Кто решил, что они избранные?
– Я.
Из дальнего угла ко мне направлялся мужчина. Тонкие черты лица, прищуренные глаза, поджатые губы, волосы почти до плеч. На нем был фиолетовый бархатный костюм и белая рубашка, а в руках трость бежевого цвета, словно сделанная из кости.
– Кто вы?
– Я здесь – все!
– То есть кто-то здесь живет как нормальный человек, а кто-то гниет в капсулах?
– Да, совершенно верно. Но все же немного не так. Я добровольно вышел из анабиоза со своими доверенными людьми, чтобы сохранить покой граждан. Мы осознанно сокращаем продолжительность своей жизни. И все ради вас, ради моих подданных.
– Даже если вы считаете, что живете полноценной жизнью, поверьте, здесь в бункере вы просто прожигаете ее впустую. Вы не видите солнца, а значит, все это зря!
– Солнечный ультрафиолет приносит очень много вреда, а мы максимально исключаем факторы риска. Смерть – это развлечение для людишек наверху, а мы здесь пытаемся победить ее.
– Но ведь это невозможно.
– Для большинства людей да, но не для меня.
– Вы не Господь Бог.
– Но я все же что-то предпринимаю и, поверь, добился немалых результатов.
В этот момент ко мне медленно приблизились два санитара в белых халатах.
– Что, что вы хотите сделать со мной?
– Вернуть тебя в первоначальное состояние.
– Нет, лучше убейте меня. Только не это! Не вводите меня в анабиоз, умоляю. Я не хочу, не хочу…
– Это уже не тебе решать.
– Лучше утилизируйте меня, чтобы я зря не тратила ваши энергоресурсы.
– Я здесь решаю, кто умрет, а кто останется жить. Ты мне нужна.
– Что? Зачем?! Зачем я нужна вам? Какой от меня толк? Скажите, что вы хотите со мной сделать?
– Как много вопросов. Как много бессмысленных, глупых вопросов, которые для тебя уже ничего не решат. Уберите ее и сделайте то, что я вам приказал. Хотя… Хотя нет, оставьте ее. Давно я так не тешился. Здесь уже никого ничем не удивишь. Пожалуй, я расскажу тебе все. Я так давно не видел искреннего изумления, страха и гнева на чьем-нибудь лице. Пристегните ее к креслу. Наша безопасность превыше всего. Здесь я решаю, когда и кто нужен, а кто нет. Кому жить, а кого принести в жертву ради нашего идеального общества.
– Идеального общества? Это совсем не те принципы, с которыми мы входили в анабиоз.
– О, да ты и вправду дочь своего отца. Возможно, его величайший ум тебе и не передался, но его нескончаемое любопытство налицо.
– Вы знали моего отца?
– Конечно, мы же вместе все это начинали. Но его сгубила глупая сентиментальность. А я, как видишь, сделал правильный выбор. Хотя без его разработок всего этого, возможно, и не было бы. Я создал эту империю, и я здесь решаю все.
– О чем вы говорите? И о каких жертвах идет речь?
– Для того, чтобы существовать, мне и моим приближенным постоянно нужны донорские органы. И люди, находящиеся в анабиозе, прекрасно сохраняют их для нас.
– Что? Вы консервируете людей на органы? Сами живете полноценной жизнью, а они ждут, когда их прирежут как баранов?
– Ну, не все так трагично. Они пошли на это добровольно. Живя так, можно и не заметить, как отправишься в небытие. Им все равно.
– Живя? Это не жизнь, это медленная смерть!
– Видишь, ты тоже поняла это, и я понял, правда не сразу. Но люди сами пошли на бойню, словно скот.
– Их же обманули! Вы их обманули, вы нас обманули своими сладкими речами, обещаниями вечной жизни. Вы создали не идеальное общество, а скотобойню. Как вы могли? Как?
– Твой отец тоже понял, к чему приведут его разработки. И в последний момент отказался входить в анабиоз. Он умолял
