нашел «два круглых камня с отверстиями, которые один известный факир назвал браслетами для запястий». Других открытий, кроме туч мошкары, не было. При этом перед Массоном простирались руины города более древнего, чем любая Александрия, – этому месту предстояло стать одной из величайших археологических достопримечательностей всей Азии. Более 4000 годами ранее Хараппа представляла собой большую, полную жизни метрополию, которая гордилась своим золотом и бронзой, фантастическими скульптурами и изысканными печатями с единорогами. Тысячелетиями все это было скрыто от глаз европейцев. Но в тот день Массон не знал, как поведать историю этого места. Как он ни старался, руины упрямо безмолвствовали. Он не мог заставить их заговорить.
Вернувшись в Бушер, Массон не торопился снова сниматься с места. Но он знал, что должен принять решение. Обратная дорога в Лондон была для него если не открыта, то более-менее понятна. Он оставался вне досягаемости Ост-Индской компании. Благодаря целой веренице чудес он выжил и при этом сумел выпасть из поля зрения. Тогда почему же в один прекрасный день он расстался с комфортом британской резиденции и подался не в Лондон, а в противоположную сторону, в Кабул?
Ответ прост: виноват был Александр Македонский. В Лондон Массон вернулся бы с пустыми руками. Долгие месяцы, проведенные в Индии и в Афганистане, убедили его в одном. Он мог понять Александра-человека – не Александра-легенду – лучше, чем кто-либо еще. Он мог поведать об Александре так, как этого еще никто прежде не делал. Но чтобы мир прислушался к Массону, он должен был отыскать что-то вещественное: не просто рассказ об одном из затерянных городов Александра, а самую настоящую Александрию. А для этого надо было вернуться в Афганистан.
Не сказать, что по натуре он был храбрым человеком, но, валяясь у Уилсона на диване и лакомясь халвой, он пришел к мысли, что путешествие стоит риска. Почему бы не попытаться? Казалось, что его обман сработал, Ост-Индская компания определенно махнула на Массона рукой. Ему предоставлялся удобный шанс. Массон знал, что таким, как он, удача улыбается только раз в жизни.
Поэтому в апреле 1831 года Массон снова отправился в Кабул.
Первое путешествие через Афганистан едва не стоило Массону жизни. В этот раз все должно было сложиться иначе – потому что в этот раз сам Массон был другим.
Первые, с кем судьба на этот раз свела Чарльза Массона, – трое английских военных. Он пересек Персидский залив, и солдаты поднялись на борт его корабля, собиравшегося бросить якорь в Карачи[141]. Действуя с ленивой уверенностью мелкого начальства, они задержали Массона и его команду. Шли дни, задержанных не отпускали, вымогая невеликую мзду, но Массон и команда не намеревались открывать кошельки. «Двое из троих, – вспоминал Массон, – вели себя так невежливо, что я приказал команде не кормить их; поголодав два дня, они поневоле погрузились в рыбацкий баркас и отплыли на берег». На борту остался один военный. «Он заинтересовался моей аптечкой и вымогал у меня лекарства. Увидев в этом шанс избавиться от него, я дал ему изрядную дозу слабительной ипомеи». Вскоре третьего военного скрутил неудержимый понос. Бледный, трясущийся, сгибающийся пополам, он «с облегчением сел в рыбацкий баркас и отплыл следом за первыми двумя»[142]. Вскоре после этого Массон благополучно сошел на берег в Карачи.
Он не подозревал, что до сих пор находится в розыске. Ост-Индская компания отличалась злопамятностью. В североиндийском городке Лудхияна, совсем недалеко от двора Шуджа-Шаха, некий тихий неприметный человек собирал слухи, гулявшие по всему субконтиненту, и все чаще слышал о дезертире, именовавшемся теперь Чарльзом Массоном.
Из Карачи Массон устремился на север, в городок Сонмиани, где думал познакомиться с купцами, отправляющимися в Афганистан. Там с ним произошла «метаморфоза», как он сам это назвал[143]. «Я сидел один в своей съемной каморке на базаре в Сонмиани, когда какой-то купец, толстый и хорошо одетый, остановился напротив с намерением обратиться ко мне, но почему-то быстро отвернулся и ушел. Я сидел по-турецки на кровати и был, по здешней моде, без сорочки; настроение у меня было неважное, и облик мой был мало располагающим. Как я понял, этим я и отпугнул купца; чтобы в следующий раз этого не произошло, я облачился в чистое белое одеяние, сварил кофе и принял позу поблагороднее. Пил я, за неимением фарфора, из чистого стакана, передо мной лежали две-три книги. Вскоре тот пуштун появился снова, как будто не для того, чтобы ко мне обратиться, раз он уже посчитал меня недостойным своего внимания. Но, случайно бросив на меня взгляд, он удивился метаморфозе. Не успел он оправиться от удивления, как я обратился к нему громко и учтиво: “Ас-салам алейкум!”[144] Он, естественно, ответил “Ва-алейкум салам”[145] и подошел. Я предложил ему сесть»[146]. Купец в тот же вечер уезжал на север. «Он спросил, не поеду ли я с ним, я ответил утвердительно. Тогда он взял мои ладони, положил их себе на глаза и объявил, что его свела со мной судьба»[147].
Так Массон освоил величайшее мастерство: исчезать – и появляться мгновение спустя в новом обличии.
Пуштуны говорят, что после сотворения мира у Бога осталась груда камней и Он сложил из нее Афганистан. Путешествие по афганскому приграничью, даже в хорошей компании, было сопряжено с множеством рисков. Однако Массону все вокруг казалось невероятным и прекрасным: бурые пыльные равнины, широкие изумрудные долины, золотисто-красные горы со снежными вершинами. Дремля в седле из-за недосыпа, он «воображал, что путешествует по сказочной стране»[148]. Он буквально влюбился в эти края.
Дорога оставляла на Массоне свой отпечаток. Одежда его истрепалась, волосы стояли дыбом, глаза покраснели. Но и этот новый облик был Массону на руку. Перед жителями древнего Калата[149] он предстал непонятным субъектом, полубезумцем в лохмотьях, от которого можно было ждать чего угодно. Такой человек вызывал интерес. Особенно Массон приглянулся Дин-Мохаммед-Хану, знатному афганцу и алхимику-неудачнику. «Дин-Мохаммед, – вспоминал Массон, – обратился ко мне с двумя скромными просьбами: помочь родить сына и научить его делать золото»[150]. Этот алхимик-самоучка не упускал из виду ни одного странника, и «чем непригляднее тот выглядел, тем крепче была его надежда, что тот обладает каким-то важным секретом». Когда в Калате объявился Массон, Дин Мохаммед «велел одному из своих племянников натащить мне плодов лайма, потому что его посетила мысль, что из сока лайма можно добыть что-то ценное. В другой раз он понадеялся на уксус семилетней выдержки»[151]. Несколько недель Массон наслаждался ролью подмастерья алхимика. В краю выдумщиков он превратился в виртуозного обманщика.
Последний отрезок своего пути в Кабул, снова в компании купцов, Массон проделал
