развития технологии изменение внешнего оформления регулируется рамками человекоподобного тела».
Мы добежали до высокого холма, на вершине которого торчали стволы невероятно унылых и голых деревьев. Скорость бега замедлилась, вдобавок ноги увязли в жидкой земле и талой воде, катившейся с вершины.
— Марьям, — сказала Нейля. — Но в моём бинарном массиве не было никакого генетического кода. Когда снимали копию моего сознания, этого ещё не умели делать.
«Я воссоздала твою оболочку из Адам Онлайн».
Мы карабкались по холму, превосходя в скорости человека, оснащённого ускоряющим экзоскелетом и мышечными имплантами. Чего скромничать, наши тела — сплошной имплант.
При этом дыхание не учащалось, с нами вообще не происходило ничего такого, что выдавало бы напряжение мышц. Пусть и искусственных.
Но примерно на середине холма подступило чувство слабости. Я несколько раз поскользнулся на грязи, а Нейля неудачно перепрыгнула через бетонный обломок, упав на колено.
С каждым шагом и прыжком вверх по холму, слабость становилась сильнее.
— Мы… мы устали? — спросил я.
«У связей оргмата есть лимит усиленной работы, — ответила Марьям. — После его превышения появляются ошибки. Рост количества ошибок подаётся в бинарный массив в виде ощущения усталости».
— И какой лимит?
«Данные по этой теме не полные. Известно лишь, что на частоту ошибок влияет совокупность всех итераций: чем их больше, тем меньше ошибок».
— Тогда, — сказала Нейля, — кто последний добежит до дерева, тот — лох.
И с необычайно резвостью оторвалась от меня сразу на десяток метров. То прозрачность, то ускорение! Стыдно признать, но столетняя женщина разобралась в интерфейсе лучше меня, хотя во мне сидел ментор, который создан именно для того, чтобы учить нубов!
Я попытался нагнать её. Наращивая скорость, попал носком в какую-то яму, споткнулся и упал. Пришлось вцепиться в землю пальцами, чтобы не укатиться к подножию холма.
А Нейля, добежала до дерева. Зрение синтезана позволяло увидеть, что победительница показала мне средний палец.
— Ладно, молодец, — проворчал я.
Поднявшись на ноги, побрёл вверх.
#
Вершина холма оказалась ровной площадкой, заваленной снегом. Его подтаивание создавало ручьи грязи, стекавшие по склонам. Вообще, холм был скорее искусственным отвалом, за которым метров через пятьсот пустырь заканчивался высокой бетонной стеной, отрезавшей дистрикт от этой свалки.
Нейля сидела под деревом, прислонившись спиной к стволу, и глядела на ослепительные огни далёкого города. Над небоскрёбом офиса Лабсетэк простиралось второе самое больше и длинное проект-панно в мире. Первое, было, конечно, в Москве.
На нём крутилась та же реклама Лабсетэк, которая была на станции АКОСов. Снова показали группу этнически разнообразных учёных: азиат и его супруг, афроамериканка и её супруга, кто-то условно «белый», без пары, но с собакой на поводке. Рядом с ним стоял ярко выраженный тюрок в шапке, напоминающей тюбетейку, подле него расположилась красавица-учёная в очках, её куртка расстёгнута до половины, открывая округлости груди. Все персонажи улыбались и махали руками в рукавицах, стоя на фоне белого здания, утопающего во льдах Антарктиды. Полярное солнце на проект-панно было таким ярким, что на вершине нашего холма стало светло.
— Знаешь, — сказала Нейля, — я всего несколько часов в реальном мире, но уже тошнит от логотипа Лабсетэк. В этой стране вообще есть другие компании?
Я присел рядом:
— Есть, но они зависят от злой корпорации, которую возглавлял твой оригинал.
— Куда смотрит правительственная антимонопольная служба?
— В никуда. Мы, в МСБ, называем Казанскую Народную Республику, «Корпоративная Народная Республика».
— Но кто позволил одной компании управлять всей страной?
— Это разговор о политике, а он тебе не понравится, ведь я выскажу спорную точку зрения.
— Не переживай за мои чувства.
— Ещё при твоей жизни, когда распад Федерации только оформился, вы радовались, что отвоевали свободу у Москвы. А на деле стали базой для расширения деятельности мировых корпораций. В вашу страну ввалили тонны денег и технологий, почти всё — в Лабсетэк. Но делали это не для того, чтобы помочь вам, а чтобы безопасно, вдали от надзорных органов «свободного мира», испытывать технологии, которые на Западе обозначили «этически спорными». Новые импланты, нейрочипы и вакцины, а так же экспериментальные системы гражданских рейтингов испытывали в КНР и похожих на неё республиках, типа Северной Турции. Вы стали добровольцами для испытания всего нового и передового. Некоторые технологии оказались настолько передовыми, что на Западе их не стали внедрять даже после обкатки на вас.
Нейля согласно кивнула:
— Наши элиты полагали, что используют иностранную поддержку для развития экономики и демократии… Хм, сейчас это звучит особенно глупо. Кого интересует демократия, когда половина планеты играет в игру, а вторая половина ждёт своей очереди?
— И это будущее появилось благодаря тебе. Ты протащила техаррацию, как коммерческую технологию генерации игровых вселенных небывалой реалистичности. Не думаю, что тебя заставили сделать это американцы или европейцы.
— Да, мне самой было интересно. Ведь это невероятный прорыв для человечества.
— Кому прорыв, а кому пиз… не очень-то приятно. Люди месяцами лежат в ванной, воняющей диссоциативом.
Нейля толкнула меня локтем:
— Не думай, что я извиняюсь. Я не считаю, что ошиблась.
— Твой злой оригинал тоже думает, что она права.
— Неизвестно, что будет в будущем, — продолжила Нейля. — Но в прошлом техаррация перестала быть наукой и стала частью промышленности. То же самое произойдёт с синтезанами. Эта технология изменит жизнь к лучшему.
— Чем это? — удивился я.
Нейля пылко, как бизнесмен, который продаёт безумный проект осторожным инвесторам, заявила:
— Да хотя бы освоение космоса. Синтезаны сделают его таким же лёгким, как космические миссии в Адам Онлайн. Я уверена, что человечество уже через пару десятилетий выйдет за пределы Солнечной Системы. Понимаешь? Синтезаны и их игровая база превратят Вселенную в игровую локацию. При этом они так же безопасны для жизни людей, как игровые персонажи.
— Только для начала Общество выдоит из этой технологии максимум выгоды для себя. Или вообще предпочтёт скрыть, как сейчас.
— Мы им не дадим это сделать.
— Теперь ты у нас боец за справедливость?
Нейля повернула лицо ко мне: розовая плёнка исчезла, лицо приобрело прежнюю гладкость и ровность. Правда, было перемазано грязью, а на скуле налип кусочек полиэтилена, который я аккуратно убрал.
— А ты как считаешь? — спросила она.
— Знаешь, дорогая, — сказал я. — Тебе плевать на справедливость, ты просто хочешь побороть саму себя, свой злой оригинал.
— И зачем мне это?
— Чтобы доказать, что ты не только настоящая, но ещё и круче оригинала.
— Ну, допустим… А зачем тебе, Антон, воевать с Обществом? Мстишь за свою смерть?
— И это тоже. Но вообще-то хочу спасти людей, которых эти мясники носят вместо одежды.
— Как благородно. Жаль, что неправда.
Я немного замялся:
— А что
