была маленькая девочка. Коренастая женщина с одутловатым лицом держала ее за воротник, а второй рукой наносила удары розгой.
– Руки бы тебе поотрывать, неумеха!
Розга со свистом рассекла воздух и обрушилась на спину нечастной малышки. Та лишь тихонько пискнула.
– Прекратите! – растолкав любопытных, я влетела внутрь. – Что вы делаете?!
Рука, занесенная для очередного удара, застыла в воздухе. Женщина подняла голову. Засаленный чепец сполз на раскрасневшийся от напряжения лоб.
– Воспитываю! – гаркнула тетка. – Сама не видишь, что ли?
Она замахнулась, но, опустить розгу не успела – я подскочила и схватила ее за руку.
– Перестаньте сейчас же!
Я вырвала розгу из ее руки.
Несколько секунд мы смотрели друг на друга. Мимолетное удивление в глазах тетки сменилось яростью. Взгляд налился кровью.
– Не трогай меня! – лавочница угрожающе шагнула в мою сторону. – А ну, пшла вон!
Я не двинулась с места.
– Кто дал вам право избивать ребенка?
Обычно я не ввязывалась в чужие разборки, но, если видела несправедливость, то не могла пройти мимо. Тем более, когда дело касалось слабых и беззащитных.
– Она разбила чайник, – тетка злобно посмотрела на сжавшуюся в комок девочку. – Фарфоровый! Знашь, сколько стоит? Двенадцать медяков!
Она попыталась отвесить девочке подзатыльник, но я загородила ее собой и успела перехватить руку торговки.
– А ну, пусти, гадина! – женщина попыталась вырваться. – Да ты!.. Да я тебя!..
– Еще раз тронете ребенка, пожалеете, – пригрозила я.
Возле дверей уже собралась небольшая толпа. Уличный скандал набирал обороты. Эх, а я-то собиралась держаться в тени… Но что было делать? Не оставлять же ребенка на произвол явно неадекватной тетки.
Впрочем, драка в мои планы не входила. Я отпустила ее руку и развернулась к девочке. Малышка сидела на грязном полу и смотрела на меня испуганными глазами. Белое личико было перепачкано, на щеке розовела свежая царапина. В груди поднялась новая волна злости, но я приказала себе успокоиться.
– Где твои родители, милая?
– Нет у нее никого, – выплюнула торговка. – Мамашка ее комнату у меня снимала, да померла в прошлую зиму. А этой, – она с презрением посмотрела на девочку, – податься некуда. Вот и живет на моем попечении.
– Вы называете это попечением?
Я ничего не знала о местных законах, но ясно было одно – оставлять девочку здесь нельзя.
– Она моя! – лавочница топнула ногой. – Моя! И я могу делать с ней все, что захочу!
– Нет, не можете, – я шагнула вперед, загораживая малышку собой.
– Ты вообще кто такая? – лавочница выпятила грудь и двинулась на меня. – Катись отсюда, пока за волосы не оттаскала.
Я не сомневалась в правдивости угроз хамоватой дамочки, но совесть не позволяла оставить ребенка в беде.
– Если вы тронете меня или эту девочку, я буду вынуждена дать отпор, – я старалась говорить спокойно и уверенно. – Мне совсем не хочется этого, так что давайте поступим как воспитанные люди.
Лицо торговки побагровело, ноздри раздулись, а тонкие губы, напротив, сжались в едва различимую полоску. Маленькие, глубоко посаженные глаза, злобно сверкнули из-под нависших век.
– Будет тебе воспитание, паскуда ты эдакая.
Закатав рукава грязной рубахи, она схватила розгу и шагнула в нашу с девочкой сторону. Ситуация принимала скверный оборот.
– Идем отсюда, – я схватила девочку за руку и потащила к распахнутым дверям.
Толпа зевак расступилась. На нас по-прежнему глазели.
– А ну стой, гадина!
С удивительной для ее сложения скоростью торговка кинулась за нами. Замахнулась, но я успела отскочить и оттащить в сторону девочку. Раздался свист, а потом…
– Что здесь происходит?
В дверях стоял мужчина. Он же схватил лавочницу за руку и сделал это очень вовремя – в противном случае розга рассекла бы ему лицо.
Издав какой-то неопределенный звук, лавочница сгорбилась и, как только мужчина отпустил ее руку, попятилась назад.
– Шериф Бартел, – она нервно улыбнулась. – Здравствуйте.
– Что здесь происходит? – повторил мужчина, переводя взгляд с лавочницы на девочку. Затем посмотрел на меня.
Навскидку ему можно было дать лет тридцать пять. Высокий, хорошо сложенный. Плотно прилегающие к телу штаны подчеркивали сильные ноги, жилет обтягивал крепкий торс. Две верхние пуговицы рубашки были расстегнуты. Справа, на отвороте кожаного плаща блестел нагрудный знак в виде львиной головы. Однако, куда большее внимание привлекала закрепленная на ремне кобура с торчащей из нее рукоятью огнестрельного оружия.
Так это и есть шериф? Тот самый? Отлично. Только его здесь и не хватало.
Первой опомнилась лавочница.
– Эта женщина, – она ткнула в меня пальцем, – напала на меня и хотела похитить мою воспитанницу!
Я мало что воздухом не подавилась.
– Как вас зовут? – шериф упер руки в бока.
Выбора нет. Придется вступить в игру. Я знала, что рано или поздно, мы с ним пересечемся, но надеялась оттянуть этот момент и подготовиться к нему. Что ж – придется импровизировать на ходу.
– Кейт. Кейт Левер.
Серые глаза сощурились.
- Внучка Иоланты Левер?
В толпе зевак пробежал шепоток. Краем глаза я увидела, как одна дама наклонилась к другой и что-то доверительно прошептала. Та посмотрела на меня, а затем одобрительно закивала.
- Выходит, что так, - посмотреть ему в глаза было нелегко, но я решила не вызывать подозрений.
- Госпожа Левер искала вас. Она заявила о вашей пропаже. Вы в курсе?
Я окинула взглядом любопытную толпу.
- Может, поговорим в другом месте?
Тут вновь подключилась торговка.
- Она преступница! Похитительница детей! Шериф, вы должны ее арестовать!
Я с тревогой посмотрела на Бартела. Откуда мне знать, что он за человек, и как себя поведет?
Бросив на меня короткий взгляд, он подошел к девочке.
- Что у тебя с лицом?
Малышка смотрела на него снизу вверх. В глазах читался самый настоящий ужас. И я хорошо ее понимала: шериф возвышался над ней, как скала. Весь в темном, с угрюмым взглядом.
- Это она сделала? - он кивнул в мою сторону.
Девочка нервно сглотнула и яростно замотала головой.
- Она? - теперь Бартел имел в виду лавочницу.
Девочка молчала. Оно и понятно: наверняка боялась мести своей мучительницы. К счастью, шерифу этого оказалось достаточно.
- Где ее родители?
Лавочница, вмиг растерявшая весь боевой настрой, пустилась в объяснения:
- Сирота она, шериф. Отца не было никогда, а мать померла.
