– А что по этому поводу говорит твой отец?
– Он считает меня будущим Хируёки Мацумото.
– Значит, ты еще не говорил с ним об этом?
– Нет, – признался Вольфганг.
Какое-то время Егелин молчал и просто смотрел на него, а потом полез в тот ящик, где у него лежали ноты, и достал старый этюд Дотцауэра, который они проходили сто лет назад.
– Нам придется ненадолго вернуться к основам, – сказал он.
Вольфганг посмотрел на листок. Легкотня. Сплошные восьмые и четверти. Ерунда для новичков.
– Мне нужно сыграть это сейчас?
– Именно. Но, пожалуйста, сделай это виртуозно.
Вольфганг тяжело вздохнул, взялся за смычок и начал. Его не покидало неприятное чувство, как будто он сболтнул лишнее, то, что ему лучше было бы оставить при себе.
Кафе-мороженое «Да Марио» было одним из главных мест встреч для всего Ширнталя. Большие порции мороженого, демократичные цены и уютная открытая терраса под бирюзовым навесом. Отсюда видно было, как по маленькому средневековому мостику через Ширн к знаменитой ширнтальской мебельной фабрике, лежащей на той стороне реки, карабкаются огромные грузовые машины, а когда на булыжной мостовой одновременно проезжало более трех машин, за грохотом невозможно было услышать собственный голос. Впрочем, это, как правило, никому не мешало.
Свени еще не было. И, к счастью, не было также никого, кто мог бы пустить про них в школе слух. Только трое парней из одиннадцатого, которые на такого, как он, даже не посмотрят. Вольфганг оттащил свой огромный черный кофр в угол террасы и сел на стул рядом, а когда, изображая вселенскую скуку, явилась официантка, заказал себе колу.
Вскоре на своем велосипеде примчалась Свеня.
– Привет, – выдохнула она, запыхавшись, и упала на стул рядом с ним. Затем она заметила кофр. – А это еще что за чудище?
– Моя виолончель.
– Такая большая? Или это только кофр?
Вольфганг постучал по черному блестящему корпусу.
– Ну, он еще, конечно, пошире, но и сама виолончель действительно достаточно большая.
– И ты вот так с ней все время таскаешься?
– Нет, только на занятия. – Он показал на улицу напротив, вдоль реки. – Мой учитель живет отсюда метрах в трехстах.
Свеня внимательно посмотрела на него:
– Хотела бы я услышать, как ты играешь.
– Заходи в гости, – на автомате предложил Вольфганг и тут же испугался собственной смелости.
Но Свеня только улыбнулась:
– Над этим стоит подумать.
Пришла кельнерша с блокнотом и колой для Вольфганга. Свеня заказала себе порцию мороженого «Тропикана» с «дополнительной порцией маракуйи», а Вольфганг, как всегда, взял ореховое. Он наблюдал за тем, как Свеня обсуждала с кельнершей детали ее напитка: «Минералка без ломтика лимона и кубик льда», – так она говорила, подкрепляя все свои слова легкими движениями рук, и чем дальше, тем более невероятным казалось ему вот так сидеть с ней.
Их заказ подоспел в мгновение ока, но к этому времени они уже незаметно втянулись в оживленную беседу, возникшую как-то непроизвольно, так что все страхи Вольфганга, что он не найдет подходящей темы для разговора, оказались напрасными. Свеня сама захотела знать все о его занятиях по музыке. Когда они начались, как часто ему приходилось заниматься и почему он выбрал именно виолончель.
– Да я сам точно не знаю, – признал Вольфганг. – Просто так получилось. Наверное, потому, что виолончель была нашей фамильной ценностью. Не успел я родиться, а она уже стояла в углу.
– У тебя же нет братьев и сестер?
– Нет.
У Свени, как оказалось, был полон дом родственников.
– Мы прямо как настоящий клан, – сказала она, – про нас телесериал можно снимать.
После того, рассказала она, как первый брак ее отца распался, он женился во второй раз на одинокой матери троих детей. На сегодняшний день Маитланды были огромной семьей, разобраться в которой мог бы только посвященный. Старшей сводной сестре Свени было 28 лет, она давно уже была замужем и жила в Берлине, в то время как самый младший брат только начинал ходить в садик.
– Да, попробуй тут не запутаться, – сказал Вольфганг.
– Не правда ли? – улыбнулась Свеня. – И я еще молчу о наших пяти кошках, – впрочем, может, их и шесть, – двух хомячках и черепахе. Ее, кстати говоря, зовут Кусочек.
– Кусочек?
– Да. Когда она приползает, то мы говорим: «Вот приполз Кусочек». Это на самом деле черепах.
Вольфганг с наслаждением грыз засахаренный лесной орех.
– С вами не соскучишься.
– Это верно.
Он слегка завидовал ей, прежде всего, когда вспоминал о своем собственном доме, который в этот миг показался тихим и строгим, как монастырь.
Он медленно ковырялся в своем стакане. Мороженое подходило к концу, как и время их свидания. Поразительно, но все было так легко, как будто он и Свеня знали друг друга уже целую вечность. Поэтому он собрался с силами и, когда они уже заплатили по счету и собрались уходить, а Свеня весьма изящно поблагодарила его за приглашение, чем привела в немалое смущение, отважно спросил:
– Как ты смотришь на то, чтобы встретиться еще раз?
Она состроила гримаску:
– Много мороженого полнит.
– Но на самом деле ты не об этом думаешь, ведь правда?
– О чем же?
– Ну, ты же с Марко встречаешься, – неуверенно продолжил Вольфганг.
На ее лбу прорезалась резкая морщина.
– Наполовину встречаюсь. А наполовину нет. – Она вскочила на велосипед. – Давай просто оставим этот вопрос открытым, хорошо?
И она уехала. Солнце сияло над горами на западе, как будто ничего и не было.
Когда Вольфганг вернулся домой, в прихожей, поджидая его, стоял отец. Он казался очень возбужденным. Так, как будто произошло что-то плохое.
Или как будто Вольфганг сделал что-то ужасное. Он вспомнил свое признание на уроке по виолончели и лицо учителя, когда он уходил.
Отец открыл дверь в столовую.
– Заходи, – сказал он, – я должен поговорить с тобой.
Глава 6
Сквозь большое окно, выходящее на юго-восток, падал косой свет заходящего солнца, освещая пустой обеденный стол, на котором не было ничего, кроме фотоальбома в темной картонке. Тени от больших веток образовывали причудливые узоры на вычищенной до блеска деревянной поверхности. Рассеянный свет, отражавшийся от поверхности стола, освещал акварели на стенах, как маленькие окна в иной, печальный мир.
– Присаживайся, – сказал отец, и Вольфганг сел.
