помолчал, а потом все-таки спросил: – А за кем следите, если не секрет?
– Ну не так, что прямо слежу, а просто записываю возможные контакты.
– Да, да, я все понимаю.
– Есть такой Бременкамп…
Я не успел даже ничего придумать дальше, как Венславский уже закивал головой:
– Конечно, да, знаю такого.
Я вопросительно посмотрел на него.
– Хотите каких-то деталей про него?
Я нахмурил брови. Венславский сделал то же самое. Потом он потер ладонью щеку. Потом пальцем принялся массировать бровь.
– Хм, да, по правде сказать, я ничего про него особенного не знаю. Мы виделись несколько раз на вечерах для немецких офицеров и чиновников. Там, как вы понимаете, просто в карты играют. Тем более, что я никак специально им не интересовался…
– А Брандт там бывал? – перебил его я.
– Конечно. Собственно, если бы не протекция Брандта, я бы вообще ни на кого из немцев не вышел и на вечера эти не попал. На них никакого впечатления не производит, что я из Берлина и даже немецкий гражданин. Все равно ведь русский и штатский. Брандт другое дело, у него как-то получалось для немцев выглядеть серьезным человеком.
Он замолчал и задумался. Я, чтобы не спугнуть мысль, тоже молчал и только поглядывал в окно. За окном ничего не происходило.
– Ничего что-то не вспоминается. Знаете, я только помню, что он прямо плохо играл и в какие-то несусветные долги влезал постоянно. Офицеры – люди не богатые и, конечно, играют в основном на символические суммы, но с Бременкампом как-то вечно начинались глупые высокие ставки, из-за которых только всем неловко было. Он и сам-то из какой-то, как мне показалось, вполне буржуазной среды, а вел себя как кутила.
Вдруг Венславский, будто сменяя меня, взглянул в окно и заулыбался:
– О, это же Волочанинова.
По улице действительно широким шагом куда-то шпарила Лида. Она как будто услышала свою фамилию и, уже пройдя мимо большого окна кафе, вдруг остановилась, как вкопанная, и принялась крутить головой, не сразу поймав мой взгляд. Наши глаза встретились, она неслышно из-за стекла и закрытой двери воскликнула. Заулыбалась, помахала рукой. Я хотел уже было сказать Венславскому «ну так что вы говорите насчет Бременкампа», как вдруг он поманил Лиду ладонью в кафе. В ответ Лида, наигранно удивившись, ткнула себя пальцем в грудь, «это вы ко мне обращаетесь», и посмотрела на меня. Я никак на эту пантомиму не отреагировал, тогда она поглядела на Венславского, а тот радостно покивал ей.
–Вы же не против? – спросил Венславский у меня.
Я теперь-то уж, конечно, был не против.
– Здравствуйте! Привет! Да вы моты, – заявила раскрасневшаяся от мороза Лида, оглядев наш стол.
– Я хотел еще цыган заказать и медведя, но их как раз на Украину перебросили, приходится скучать.
– Да-а, вот это шикарная жизнь. А я-то в столовку на обед шла.
Венславский предложил угощаться ей бутербродами, которых перед этим действительно заказал как-то сверх меры. Лида помялась, но скоро согласилась и на бутерброды, и на чай, и даже на тарелку супа.
– Вот это жизнь.
– Как дома, – подтвердил Венславский. – Хотя моя жена бы не согласилась.
– А вы женаты? – спросила Лида у меня.
– Нет, бог миловал.
– Не скажите, брак очень приятная штука, – вмешался Венславский. – Очень дисциплинирует и вообще упорядочивает жизнь.
Он пустился в долгие и путанные объяснения заведенного в его доме в Берлине быта. По понедельникам у них было принято стирать, во вторник – гладить постиранное, в четверг – убираться по дому, в пятницу – принимать гостей. По субботам мать жены приходила шить и вязать, а в воскресенье они с женой и детьми ходили в кино. Лида все это слушала, разинув рот. Я слушал вполуха и продолжал честно глазеть по сторонам.
Хозяин все так же настойчиво тер стойку, два немца за соседним столиком рассматривали узоры жира в своем супе. Между столом и стойкой пьяно толкались, пощипывая друг друга за бока, две разбитные женщины и крупный, весь красный от удовольствия мужчина, опрокидывавший в глотку рюмку за рюмкой. Эта картина повторялась в любом провинциальном заведении и давно меня не удивляла: мелкий чиновник в первые же часы командировки в большом городе снял двух проституток и теперь коротает время, пока их товарка с другим клиентом освободит комнату в доме по соседству. Кто-то из посетителей высвистывал знакомую мелодию, которую я, хоть убей, не мог вспомнить. Это почему-то не давало сосредоточиться и отвлекало внимание:
– Вы слышите, кто-то свистит? Что это за мелодия?
– Свистит? – переспросила Лида.
– Ну да, свистит. Знаете, складывает губы и дует.
– Да, я тоже слышу. Это ария торреадора из «Кармен», кажется, – сказал Венславский.
– Не знаю. Страшно раздражает почему-то.
– А я ничего не слышу.
– Ну и бог с ним. О чем мы говорили?
– Я спрашивала… хотя, знаете, черт с ним. Лучше скажите, вот, допустим, макарошки за границей едят?
– А может, это из «Травиаты»?
– Лично я ел не раз.
– Нет, так не честно. Вы видели хоть раз, чтобы поляк макарошки ел?
Я задумался. Венславский все ломал голову над мелодией.
– Слушайте, ну это странная постановка вопроса…
– Это из «Баядерки»! А отвечая на ваш, Лидия Кирилловна, вопрос – я лично видел минимум, дайте сосчитать, трех немцев, которые крошили на тарелку макарошек кровяную колбасу и потом все это с аппетитом съедали, – обогнал меня Венславский.
Тут я увидел в окно, как улицу быстрым шагом пересекает адъютант Бременкампа. Он зашел в кафе, купил сигареты и тут же на месте развернул пачку, чтобы закурить. Было видно, что он торопится. С таким-то пристрастием к никотину неудивительно, что сигареты кончились посреди дня, и пришлось выбегать на улицу, пока начальник не видит. Он дважды сильно затянулся, выложил из кармана на прилавок вместе с деньгами каких-то мелких бумажек, отмерил необходимое количество монет хозяину, а бумажки в спешке скомкал и запихал обратно, после чего быстро вышел из кафе. Я заметил, что одну из бумажек он смахнул со стола. Я уже собрался было за ней подняться, как увидел, что к ней тянется пьяный чиновник. Он сначала помахал закрывшейся за адъютантом двери рукой, а затем последовал с этим мусором в руках за ним следом.Через окно я увидел, как они поравнялись, и адъютант с
