помойка. Формально он относится к Рыночной площади, но по факту приткнулся на окраине, зажатый в угол между мирно текущей рекой Харроу и Сумеречным кварталом.
Здешние улицы тоже многолюдны, но это не те волны веселых гуляк, которые перекатываются по площади. Местные переговариваются шепотом, скрытно, водят друг друга за руку в безопасное место у костра, целуются в темных углах, где их никто не увидит, бросают друг на друга взгляды через плечо и сжимают тугие нервные кулаки. Оказавшись там, где нас никто не слышит, Исольда наконец подает голос:
— Сили, ты ведь… ты не просила ту фейри… о помощи?
Мое сердце замирает.
— Ты что, нет! Я понятия не имею, почему она нам помогла.
Неужели Исольда меня совсем дурочкой считает? Все же знают: сделки с волшебным народом — гиблое дело. Они всегда плохо кончаются, что бы тебе ни предлагали и каким бы надежным ни был договор. Это первый урок, который родители дают своим детям, жесткое правило, в большей степени факт, нежели закон. Какой бы отчаянной ни была ситуация, сделка с фейри только усугубит ее.
Однако обижаться некогда: Исольда продолжает путь.
— А компас?
Пока мы удирали, я успела забыть, отчего у меня немеет рука. Но серебристый металл никуда не делся, и, когда я смотрю на руку, у меня сводит живот. В кожу впечатаны переплетающиеся петли, похожие на цветочные лепестки, вписанные в тончайший круг. Четыре точки. И изящный замысловатый контур стрелки, пересекающей рисунок: он тянется от запястья до промежутка между средним и безымянным пальцами. Если сосредоточиться, то можно ощутить затаившуюся в серебристых чернилах магию, похожую на инфекцию.
Исольда пытается схватить меня за руку, но я не даю. В ее голосе сдавленно звучит тревога:
— Больно? Ты как вообще?
— Нормально, — отвечаю я. Глубокий вдох — успокоить сердце, собрать слова. — Я не… Можно не сейчас? Давай разбираться, когда вернемся домой. Сама-то в порядке?
— Я всегда в порядке.
— Исольда. — Я складываю руки на груди и смотрю на нее. Она упала посреди улицы. Я же видела, как она устала и вымоталась. Но сейчас вроде все нормально — если, конечно, она не скрывает, насколько ей худо.
— Сили, — обращается она ко мне тем же серьезным тоном. Наконец на ее лице появляется улыбка. — Да в порядке я. А что с тем проводником или кто он там? Он все еще…?
Вопрос повисает в воздухе. Я смотрю на свою ладонь, вспоминаю его голос, пустой и холодный взгляд. И те полсекунды, когда перед исчезновением его глаза встретились с моими — и в их невозмутимой белой глубине мелькнуло искреннее удивление.
Теперь я позволяю сестре взять меня за руку и провести пальцами по рисунку, как по настоящему компасу. Именно ее прикосновение пробудило его в первый раз. Но ничего не происходит.
— Его нет, — говорю я.
И это радует, потому что если бы я начала проецировать саркастического призрака всякий раз, когда кто-то меня касается, то пришлось бы уйти жить в лес, чтобы не попадаться никому на глаза.
— Ладно. — Исольда отпускает мою руку. — Ну, раз уж никто из нас не получил смертельных ранений, то в целом… вышло круто.
— Да уж, — фыркаю я, скрещивая руки и теребя манжету. — Главное, не раскисать и не надеяться, что теперь все наши проблемы будут решать волшебные фейри. И если честно, это был худший день рождения в мире.
Моя сестра мягко смеется, я немного расслабляюсь. Сегодня наперекосяк пошло всё что могло, но мы все равно уходим вместе, целые и невредимые. Где-то позади еще слышен праздничный гомон Ревелнокса, но он затихает, когда мы быстро удаляемся по пустым темным улицам, которые никто не удосужился хоть немного украсить. Исольда рассматривает маленькую фляжку — видимо, вытащенную из чужого кармана. Откручивает крышку, принюхивается, пожимает плечами и — не успеваю я остановить ее — подносит к губам и щедро отхлебывает.
Ко мне возвращаются чувства, и даже странный запах города приносит спокойствие. Я в порядке. Все хорошо.
Исольда с вопросительным взглядом протягивает мне уже порядком опустевшую флягу.
Я сперва отшатываюсь. Однако сейчас не та ситуация, чтобы цепляться за свои моральные принципы.
На вечеринке напитки были шипучими, розовыми и нежными — а это пойло жидким серебром обжигает горло. Я старательно откашливаюсь в попытках отделаться от ощущений и передаю обратно пустую флягу.
— Что нам теперь делать? — Кажется, это звучит как обвинение. Не уверена. Вряд ли подменыши должны испытывать столько же человеческих эмоций, как я. Не встречала никого, кто бы так же долго прожил среди людей, хотя я точно знаю, что такие есть.
— Исольда. — Я хватаю ее за руку. — Что сегодня произошло? Почему ты действовала не по плану?
Исольда вытирает рукой вспотевший лоб над маской. Она на меня не смотрит, но ее губы угрюмо сжимаются.
— А сама? Кто они, эти двое? Откуда они узнали, что…
— Тсс!
Я шикаю на нее, потому что мимо, визжа от смеха, проносятся трое прохожих в дешевых расписных масках черепах. Когда они проходят рядом, я смотрю на свои ботинки и прячусь в тень, чтобы отблеск глаз меня не выдал. Чтобы больше никто не понял, что я подменыш.
Я так устала.
Когда кажется, что опасность миновала, я подвигаюсь к Исольде поближе.
— Я в него врезалась на празднике. И просто… просто проболталась.
Черт. Надо было соврать. Могла бы сказать, что он все понял по моим глазам, — да что угодно, лишь бы не выглядеть такой дурой. Но на лице Исольды уже проступает удивление и что-то еще, похожее на гнев, но не совсем. Она открывает рот…
— Он не показался мне подозрительным, — вру я, не давая ей сказать. — А потом появилась эта девушка, утащила его куда-то, и… ну, тогда я уже подумала, что это подозрительно, да.
Маска сползает с
