пожимает плечами.
– Никогда не знаешь, как пройдет день, так что… – она открывает контейнер, внутри которого лежат идеально нарезанные квадратики сушеных фруктов и греческий йогурт, – …лучше всего сделать шаги пораньше. Тогда не только получишь удовлетворение от осознания того, что ты на пути к более здоровому телу, но и сможешь приучить свой мозг…
– Покорять и другие вершины в своей жизни, – договариваю я вместе с ней и делаю еще один глоток кофе.
Раз в неделю я слушаю речи Оливии о «Шагах на всю жизнь».
– И что? – спрашивает она, хмурясь. – Это научно доказанный факт. Честное слово, Савви, если бы ты попробовала целый месяц…
Несмотря на мое внешнее безразличие, когда Оливия поворачивается к ящику со столовыми приборами, я невольно смотрю на ее фигуру. Ее идеальные точеные голени в бордовых легинсах. Когда она тянется за ложкой в своем топике с перекрещенными лямками, мышцы спины слегка перекатываются под безупречной кожей. У нее длинная тонкая шея.
Оливия не всегда была такой. В школе это она была скромной. Это у нее были полноватые бедра. Это она слишком долго носила брекеты. И тянулась за мной – у которой была улыбка ярче, оценки лучше и брюки на размер меньше. Но после того, как я уехала в колледж, все изменилось. Постепенно она стала ходить на внеклассные занятия. Раз в несколько месяцев осваивала новый музыкальный инструмент. Устраивалась на стажировки. Потом на подработки. Худела, начав заниматься легкой атлетикой. А затем кроссом.
К тому моменту, как она, будучи лучшей студенткой в своей группе, выпустилась из университета, я едва ее узнавала.
Я смирилась с посредственностью своей жизни, а она стала новой сверкающей звездой в семье Кейдов.
Оливия достает из набитого битком шкафа коробку овсяных хлопьев и поворачивается ко мне.
– Серьезно? Еще одна коробка? У тебя разве не стоит в кладовке еще двенадцать таких же?
– Они полезные, – протестую я и тру нос, когда она морщится. – Относительно. И они мне нравятся.
– У нас нет для них места, – возражает Оливия. – Ради всего святого. Ты хоть иногда заглядываешь в кладовку? Если бы ты хотя бы время от времени заходила на кухню, перед тем как писать список покупок…
– Это просто коробка хлопьев, Оливия, – рассерженно перебиваю ее я. – Несколько коробок. Думаю, кладовка справится.
– Да, но твои «несколько коробок хлопьев» можно разложить по всей квартире и играть ими в домино. – Оливия указывает рукой на гостиную.
– А как же твои драгоценные контейнеры? – спрашиваю я, вставая с кружкой в руке. – Ты забила ими весь холодильник, у меня едва осталось место для куска сыра…
– Это мой холодильник, – громче отвечает Оливия. – Я считаю, что весь прошедший год довольно щедро делила с тобой свой холодильник и, если уж на то пошло, квартиру.
Меня бросает в жар. Она серьезно тыкает меня лицом в мою слабость, когда я еще даже не допила кофе? Она правда хочет сыграть в эту игру? Не успев одуматься, я достаю из рукава собственный туз, обладать которым никогда не хотела, – она сама мне его вручила, когда увела Ферриса.
– О да, Оливия. Я в курсе, насколько прекрасно ты умеешь делить все…
– Дамы! – раздается позади нас крик, и мы одновременно оборачиваемся и видим Ферриса, который вошел в гостиную с тремя оливковыми стаканчиками на картонной подставке. Из-за ветра на улице его щеки стали почти того же оттенка, что и свитер. Он широко улыбается, будто не слышал моего тонкого намека на него. – Кому кофе?
Пока он раздает нам привычные напитки – маленький обезжиренный латте с чайной ложкой меда Оливии, среднюю мокку с белым шоколадом мне, – я замечаю, что мой стаканчик больше, чем обычно. Феррис перехватывает мой взгляд и хитро улыбается.
– Я знаю, что из-за нас ты вчера поздно легла, – тихо произносит он. – Подумал, ты не откажешься от большой порции в такой важный день.
Несмотря на то что в груди у меня все сжалось из-за разговора с Оливией (что со мной происходит как минимум раз в неделю), я не могу сдержать улыбки, ставлю свою кружку и принимаю от Ферриса заказ из «Рэйвена». Взяв теплый стакан в руки, я чувствую, как у меня внутри все оттаивает.
Какими бы непостоянными ни были наши отношения, я не стану отрицать, что, когда Феррис того хотел, он всегда мог прийти и сразу меня успокоить. Вовремя принести напиток с кофеином или быть готовым часами обсуждать ту или иную ситуацию. Он всегда был рядом, когда нужно. Слушал меня. Принимал активное участие в моей жизни. Поэтому я его и люблю.
Любила.
А теперь подобающим образом ценю его настолько, насколько зрелой женщине полагается ценить своего бывшего, ставшего женихом сестры.
Было ли мне нелегко от того, что сестра забрала у меня Ферриса после всего пережитого нами? Конечно. Пришла ли я в такую ярость, что была готова вышвырнуть компьютер из окна, узнав, что, чинно расставшись со мной у меня в спальне, спустя сутки он признался в любви до гроба моей сестре?
Еще как, черт побери.
Но, оказывается, человека вроде Ферриса не так уж просто удалить из своей жизни. Учитывая, что он был частью нашей семьи последние десять лет. И что он попросил мою сестру выйти за него спустя три месяца после начала их отношений. И особенно учитывая тот факт, что я Кейд.
Потому что для нас, Кейдов, важны три вещи в жизни: «Отзывчивость. Упорство. Семья». Каждый день нужно искать шанс услужить другому человеку. Вопреки всему упорно добиваться лучшего в жизни. И поддерживать семью. Всегда, всегда поддерживать семью. Мы как мафия. Только… добрее.
И хотя да, изначально моя сестра сыграла роль паршивой овцы, нарушив правило Кейдов и позволив мужчине, который разбил сердце мне, покорить ее, – как только он встал на одно колено, ситуация изменилась.
А точнее, потребовала чужого вмешательства. Спустя ровно двенадцать часов после объявления о помолвке мои родители «забежали» ко мне. Усадили меня – на диван Оливии. И заявили о своем желании выслушать полную историю. Мои чувства. Мои претензии. Мои обиды. А затем, когда я использовала полкоробки бумажных платочков, мама похлопала меня по руке, окинула самым сочувствующим взглядом, на который была способна, и сказала: «Дорогая, у нас свадьба через четыре месяца. Нам придется ускориться».
За этим последовало долгое, полное статистических данных объяснение, что они пассивно наблюдали за ситуацией и хотели позволить мне пройти через все пять стадий горя, начиная с отрицания (целый месяц, в течение которого я с кипящим энтузиазмом заверяла всех, кто был готов слушать, что мы просто «взяли паузу») и заканчивая принятием. Вот только, если верить моим родителям, я застряла на второй стадии – гневе. Ну, знаете, когда тебя находят в позе лотоса в шкафу, где ты разрезаешь старые письма на кусочки при свете горящих на тарелке фотографий с выпускного. На этой стадии.
Это все, конечно, ничего страшного, но теперь он должен стать Кейдом, и, боже мой, у мамы в понедельник примерка платья в «Хэрольдс». Они вынуждены помочь мне с этим справиться.
Так что после множества подобных длинных разговоров я смирилась с положением вещей.
И даже, что странно, начала смотреть на происходящее глазами остальных.
В конце концов, все считали это логичным. И, более того, романтичным.
Парень встречался со старшей сестрой в школе и никогда не замечал другую, с брекетами, на три года младше, которая наблюдала сквозь перекладины лестницы, как они уходят на выпускные и вечеринки. Младшая в итоге выросла, поступила в университет, обрела независимость, расцвела и спустя почти десять лет встретилась с парнем, ставшим мужчиной, в которого она (якобы, как я узнала из историй о знакомстве, которые они любят рассказывать на вечеринках) давно была влюблена. Когда в прошлом году вследствие своего финансового кризиса я переехала к Оливии, они в первый же вечер обратили друг на друга внимание. И пока я – запыхавшаяся, в футболке с пятнами пота – таскала в свою комнату коробки, они «уморительно» столкнулись в коридоре, у нее «мило выбился
