не страшно. Да только не все они на гору упали, какие-то мимо пролетели, да прямиком в залив и на набережную. Один такой взорвался, а вот эта дура мне в окно. Стекло вдребезги, и он в книжную полку врезался. А она как раз над моею головой была. Потом там еще один снаряд взорвался, сосед сдуру высунулся, а такая же штука ему прямо в грудь и врезалась. Разворотила все в фарш, только ребра торчали. Жена его в слезы. Ну, я ее и ее детишек в охапку, да на задние дворы, да в подвалы. До утра там просидели, а как бомбардировка прекратилась, так я вещички все свои забрал и сюда примчался. Здесь теперь буду жить.
— Понятно, — сочувственно покивал я головой. Конечно же страшно жить под снарядами, сам это прекрасно понимаю. — С парнями поселишься. Сможешь с ними ужиться?
Вместо Мурзина ответил Данил:
— Раз такое дело, Василь Иваныч, то пускай живет. Морду, чай, не начистим, но только если губы красить не будет и педерастов своих водить не станет.
Мой управляющий грустно усмехнулся и резюмировал:
— Как-нибудь уживемся.
— Петро?
А второй мой солдат лишь махнул рукой.
— Что ж, Егорыч, тогда заселяйся. А вы, — я обратился уже к моим архарам, — давайте-ка возводите рядом второй домик и баньку ставьте.
— Для него домик? — кивнул в сторону Мурзина Петро.
— Нет, для себя и Лизки.
Так и зажили мы впятером в небольшой избе. В тесноте, как говориться, да не в обиде. Я ночевал в собственной небольшой комнате, никого в нее не пускал, парни и Мурзин в другой, а Лизка как и ранее на лавке возле печки. Временные трудности никого не смущали, все прекрасно всё понимали. А архары мои в тот же день взялись за возведение второго небольшого домика и Егорыч им охотно помогал. И хоть до сих пор неприязнь парней к неправильной ориентации моего помощника у парней осталась, но вот наружу явно вырываться уже перестала. И на этой стройке, что шла пару недель, они немного пообтесались, пообтерлись и, как это ни странно звучало, даже как-то сдружились. Не в том плане, что мои архары полностью приняли Егорыча, а в том, что стали вполне терпимо относиться к его присутствию. И видя его честную, безо всяких скидок тяжелую работу, когда он и топором махал и тяжелой пилой распускал бревна, они чуть-чуть его зауважали. Самую малость.
На следующие сутки после случившегося обстрела я опять навестил Макарова. Тот в палате лежал по-прежнему один и откровенно страдал от безделья. И потому он моему приходу откровенно обрадовался:
— Ну, наконец-то, Василий Иванович, сколько вас можно ждать! Честное слово, с вашей стороны это было нечестно, так поступить со мною.
— Здравствуйте, Степан Осипович, — приветствовал я адмирала, присаживаясь на жесткий табурет и показывая ему сумку полную угощений — А я вам апельсинов принес и еще всякого разного. Как ваше самочувствие?
— Неплохо, гораздо лучше, чем было. Воспаления доктора сняли, заживление идет хорошо. Нога вот только новая никак отрастать не хочет, а как без нее мне жить я даже не представляю.
— Что ж, понимаю, без ноги не очень комфортно. Но и без нее можно прекрасно жить. Люди без ног в будущем даже бегать будут.
Он усмехнулся и откинул одеяло.
— Смотрите, что у меня осталось — ничего. Мне уже не ходить, а до вашего будущего я, увы, не доживу.
Адмиралу, можно сказать, с ранением «повезло». Оторванная осколком нога, оказалась ампутирована ниже колена, что давало ему вполне неплохо зажить с протезом. Да, он будет сильно хромать, и культя будет болеть до тех пор, пока не огрубеет и не натрется мозоль, но все одно — ходить-то будет можно! А это уже неплохо. Вторая же покалеченная нога хоть и выглядела из-за своих шрамов ужасающе, но вполне работоспособной. Макаров даже стопой весело пошевелил, демонстрируя мне ее состояние.
— Ладно, Степан Осипович, специально для вас «изобрету» какой-нибудь протез, если не хотите с нынешними деревяшками ходить.
— Изобретите уж, будьте так любезны, — ответил он то ли шутя, то ли серьезно. — На кораблях мне уже не ходить, да и эскадрой не командовать, так хоть так… Кстати, говорят, что на мое место Витгефта пророчат. Вы об этом что-нибудь знаете?
— К сожалению — нет, ничего не знаю. Но тоже слышал подобные слухи.
— Жаль. Витгефт, конечно, человек честный и неутомимый, но какой-то несуразный. Не самый лучший кандидат на должность.
— А кто лучший?
Он пожал плечами и мне не ответил. Вместо этого сказал:
— Вчера ночью я слышал нашу стрельбу. Наместник после этого меня днем навещал и все рассказывал. Говорит, что и вы в этой битве отличились. Вы японца пленили?
— Да, было такое случайное недоразумение.
— Стрелял в вас?
— Да, слава богу, не попал.
— Слава богу…, м-да. Глупо было бы погибнуть вот так, почти на самом вдохе.
— То есть? — не понял я его.
— Вы мне говорили, что стремитесь поменять свою историю. Обидно было бы, попав сюда, так ничего и не сделать, — пояснил он, пристально смотря мне в глаза. И по его взгляду я понял, что Макаров хочет продолжения того разговора, что мы с ним вели в прошлый раз. Он очень уж хотел новых откровений и доказательств.
— Да, обидно. Но на мне свет клином не сошелся. Я не заговоренный и могу погибнуть так же как другие люди.
— К черту, Василий Иванович, давайте не будем ходить вокруг да около. Мы с вами в прошлый раз не до конца поговорили. Давайте-ка продолжим.
— Давайте, — охотно согласился я и, поелозив задницей по не очень удобному табурету, спросил: — Что вас интересует?
А интересовало Макарова многое. У него за время моего отсутствия накопилось много вопросов относительно моей части истории. То, что война будет проиграна, он уже это понял и скрепя сердце принял… Хотя нет, не принял. То, что я ему рассказывал относительно военных событий, его злило, раздражало, но он, как человек разумный, так же, как и я приходил ко мнению, что сделать тут что-либо ни он ни я не сможем почти ничего. И хоть я подкинул военным свое оружие, подарил им укрепление на Высокой горе, с воздушной разведкой помог, а все равно это была капля в море. И даже Макаров с его положением, с его связями не мог так быстро провернуть колесо истории. Все его усилия просто будут тонуть в болоте уже написанного, но еще не исполненного сценария.
Ладно, поражение в войне он принял… Но революция
