ныряли обратно, а уродливые пресмыкающиеся свивались в причудливых поклонах перед глумящейся луной. Отвратительные ужасы, скрытые в морских пучинах, окружали его во сне.
Это было достаточно неприятно, но оказалось лишь прелюдией. Сны изменялись. Как будто первые кошмары сложили фон для грядущих, еще более пугающих. Из мифических образов древних морских богов возникло новое видéние. Сперва оно было смутным и очень медленно, на протяжении нескольких недель, обретало форму и смысл. И это был тот сон, которого сейчас так страшился Дин.
Сон появлялся обычно перед самым пробуждением – картины ярко-зеленого света, в котором медленно проплывали темные тени. Ночь за ночью прозрачное изумрудное сияние разгоралось ярче, а тени сплетались во все более различимый ужас. Их никогда не было видно отчетливо, хотя бесформенные головы, как ни странно, казались Дину отталкивающе узнаваемыми.
Далее в этом его сне существа-тени сместились, словно давая дорогу чему-то иному. В зеленую дымку вплыла свивающаяся кольцами фигура – похожая ли на остальные, сказать было трудно, поскольку здесь сон Дина всегда прерывался. При появлении этой последней фигуры он неизменно просыпался в приступе безотчетного страха.
Дину снилось, что он где-то в глубинах моря, среди плавающих теней с уродливыми головами, и каждую ночь одна тень подбиралась все ближе и ближе.
Теперь каждый день, пробудившись на заре с порывами холодного морского ветра, бьющего в окна, он еще долго после рассвета лежал в ленивом полузабытьи. Встав, он чувствовал себя необъяснимо усталым и не мог рисовать. Этим утром, увидев в зеркале отражение своего осунувшегося лица, он понял, что пора идти к врачу. Но доктор Хедвиг ничем ему не помог.
Тем не менее по пути домой Дин все же купил прописанное лекарство. Глоток горькой коричневатой микстуры придал ему сил, но, когда он припарковал машину, его вновь охватила депрессия. Он подошел к дому озадаченный и почему-то встревоженный.
Под дверью лежала телеграмма. Недоуменно нахмурившись, Дин прочитал ее:
УЗНАЛ ЧТО ТЫ ПОСЕЛИЛСЯ В ДОМЕ В САН-ПЕДРО ТЧК ВОПРОС ЖИЗНИ И СМЕРТИ ЧТОБЫ ТЫ НЕМЕДЛЕННО СЪЕХАЛ ТЧК ПОКАЖИ ЭТУ ТЕЛЕГРАММУ ДОКТОРУ МАКОТО ЯМАДЕ БУЭНА-СТРИТ 17 САН-ПЕДРО ТЧК ВОЗВРАЩАЮСЬ САМОЛЕТОМ ТЧК К ЯМАДЕ СХОДИ СЕГОДНЯ
МАЙКЛ ЛИ
Дин перечитал сообщение, и внезапно память его прояснилась. Майкл Ли был его дядя, но они не виделись много лет. Для всей семьи Ли всегда оставался загадкой. Он был оккультистом и по большей части проводил время в изучении дальних уголков земли. Иногда он надолго исчезал из виду. Телеграмма, которую держал в руках Дин, была отправлена из Калькутты, – видимо, Ли недавно объявился в какой-то дыре посреди Индии и тут узнал о полученном Дином наследстве.
Дин покопался в памяти. Теперь он припоминал, что много лет назад этот дом стал предметом семейной ссоры. Подробности уже стерлись, но ему вспомнилось, что Ли требовал снести дом в Сан-Педро. Разумных причин Ли не приводил и, когда в просьбе ему отказали, на некоторое время пропал. А теперь пришла эта странная телеграмма.
После долгой поездки Дин устал, да и бесполезная беседа с доктором разозлила его больше, чем ему показалось. К тому же у него не было настроения исполнять дядину просьбу и тащиться на Буэна-стрит, до которой было ехать много миль. Однако сонливость, которую он почувствовал, была следствием обычной здоровой усталости, в отличие от прострации последних недель. Все-таки укрепляющая микстура подействовала.
Он рухнул в свое любимое кресло у окна, выходящего на море, и заставил себя наблюдать пылающие цвета заката. Солнце упало за горизонт, и в комнату прокрались серые сумерки. Появились звезды, и далеко на севере засветились тусклые огни игорных кораблей близ Вениса[1]. Горы закрывали вид на Сан-Педро, но бледное рассеянное сияние в той стороне подсказало, что этот новый Варварийский берег[2] пробуждается и там закипает буйная жизнь. Лик Тихого океана медленно прояснялся. Над холмами Сан-Педро восходила полная луна.
Дин долго сидел у окна в неподвижности, позабыв о трубке в руке, и глядел вниз на медленно вздымающийся океан, который пульсировал мощной и чуждой жизнью. Постепенно подобралась сонливость и одолела его. Перед тем как Дин провалился в пучину сна, в мозгу пронеслась фраза да Винчи: «Две самые прекрасные вещи в мире – это улыбка женщины и движение могучих вод».
Он видел сон, и на этот раз сон был иным. Сперва лишь чернота, рев и грохот, словно шум разгневанного моря, и с ними причудливо мешалась туманная мысль о женской улыбке и женских губах, пухлых, неуловимо зовущих… Но как ни странно, эти губы не были красными, нет! Они были бледными, бескровными, как у существа, которое долго пребывало в пучине моря…
Туманное изображение сменилось другим, и на мгновение Дину показалось, что он видит безмолвное зеленое пространство из прошлых снов. За дымкой темные тени двигались быстрее, но вся картина длилась едва ли дольше секунды. Промелькнула и погасла, и Дин очутился в одиночестве на берегу, который в своем сне он узнал: это была песчаная бухта под домом.
Соленый бриз холодом окатил лицо, море сверкало в лунном свете, будто серебряное. Едва различимый всплеск выдал присутствие морского существа, которое потревожило поверхность воды. На севере море омывало неровные скалы, испещренные черными тенистыми полосами и пятнами. Дин почувствовал необъяснимый порыв двигаться туда. И поддался ему.
Перебираясь через скалы, он внезапно ощутил необычное чувство, словно на него нацелен чей-то взгляд – взгляд, который наблюдал за ним и предостерегал! В уме у него смутно возникло угрюмое лицо дяди, Майкла Ли, чьи глубоко посаженные глаза ярко горели. Но все это быстро пропало, и Дин увидел впереди глубокую нишу в скале, заполненную чернотой. Он знал, что ему надо войти туда.
Он протиснулся между двумя выступами и очутился в еще более глубокой, давящей черноте. Однако каким-то образом он понимал, что находится в пещере, и слышал, как рядом плещется вода. Вокруг стоял затхлый соленый запах морских разложений, зловонный дух пустых океанических пещер и трюмов древних кораблей. Дин шагнул вперед, и, оттого что поверхность под ногами круто пошла вниз, споткнулся и упал головой в мелкую ледяную лужу. Он скорее почувствовал, чем увидел, как что-то промелькнуло, а затем внезапно страстные губы прижались к его губам.
«Человеческие», – сперва подумалось Дину.
Он лежал на боку в зябкой воде, и его губы касались чужих податливых губ. Он ничего не видел, поскольку все терялось в черноте пещеры. Неземной соблазн тех невидимых губ прокатился по нему дрожью.
Дин ответил на прикосновение, яростно приник к губам, дал им то,
