Толпа всколыхнулась. В сплошном, перекатывающемся из конца в конец площади реве нельзя было разобрать слов. Высоко над людьми, обеими руками упершись в отполированный мрамор парапета, стоял Вождь. Мохнатые облака плыли в небе, а тем, кто стоял на площади, задрав головы, казалось, что это сам Любимый и Родной плывет сквозь облака, рассекая их, словно острогрудая птица токон.
В ложе для почетных гостей заметно пополневший дон Мигель, сохраняя невозмутимую серьезность, едва заметно подтолкнул коллегу Хаджибуллу:
— Взгляните!
Над морем людских голов реяли транспаранты: «Пусть вечно живет Любимый и Родной Вождь-творец идей квэхва!», «За А Ладжоком всегда!», «Да славится в веках великая Армия Единства А Ладжока — Юх Джугая!» Гораздо реже упоминались другие имена.
Коллега Хаджибулла смущенно пожал плечами. А голос асе звенел в неизмеримой высоте над площадью.
— Не счесть всех тех простых дархайцев, чьи тела легли фундаментом торжества идея Единства, победоносных идей квэхва. Нам не дано узнать все эти скромные имена. Они мертвы. Они вечно живы! Но мы знаем имя того, кто пришел к нам с открытой душой и стал одним из нас, отдав жизнь свою на благо Единого Дархая. Брат Андрей Аршакуни! Как сейчас, вижу я твое прекрасное лицо. Вместе с тобой, плечом к плечу, ворвались мы на грозном танке в последний оплот нечистой Империи. Сегодня там, — в голосе Вождя промелькнуло легкое смущение, — в Барал-А-Ладжоке, прекраснейший из проспектов назван твоим именем. И там, под баньянами, где некогда стояли поганые храмы, гуляет твой дух. Но тело твое здесь, в городе, который ты знал как Пао-Тун. Мы не благодарим тебя: братьев не благодарят. Мы склоняемся перед тобой. Дай-дан-дао-ду!
На несколько секунд толпа преклонила колени. В самой середине площади парни в пятнистых комбинезонах слаженным хором проскандировали: «Андрей Аршакуни вечно с нами!».
— Но не все, пришедшие из-за облаков, стали друзьями Дархая, Андрей. Мне больно и горько говорить об этом в светлый день всенародного праздника, но не сказать нельзя! Воспользовавшись традиционным добродушием и гостеприимством лунгов, купив на корню прогнившую насквозь империю, люди, внешне похожие на тебя, тянули руки к богатствам нашей земли. Терпение истекло! Сегодня мы достаточно сильны, чтобы покончить с унизительным присутствием пресловутой Демократической Конфедерации Галактики под небом Дархая. Я говорю: «Вон!» двуличному подонку! — палец вождя указал на дона Мигеля. — Я счастлив и горд тем, дорогие сограждане, что могу сообщить вам решение Высшего Совета Равных о разрыве отношений с этими мерзавцами!
Дона Мигеля изъяли с трибуны почти незаметно, а ошарашенный коллега Хаджибулла спустя минуту услышал:
— Наша страна уже не ребенок. Да, воспитателей следует чтить, но наступает возраст зрелости и опека становится обременительной. Не хватит слов, чтобы выразить благодарность братьям из Единого Галактического Союза. Они помогли нам добиться единства. Они были рядом, когда на месте кузниц вставали заводы. Они учили нас искать дорогу в небо. Теперь Дархай подрос. Вы слышите? Как и во все дни, ревут экскаваторы в карьере «Заветы Аршакуни». Но с сегодняшнего дня они работают уже на нас! Дархай никогда не был — и не будет! — бедным родственником! Мы говорим: «Спасибо!» Единому Галактическому Союзу. Мы говорим: «Спасибо!» его послу, брату Хаджибулле. И мы сожалеем о том, что здоровье нашего верного друга подорвано туманами Дархая. В добрый путь, брат!
Пятнистые молодцы, неслышно возникшие из глубины почетной ложи, накинули на шею Хаджибулле оранжевую ленту Заслуг и под локотки, нежно, вывели его прочь. Так посол узнал о том, что его отзывают.
В центре площади те же парни в комбинезонах громко и скучно прокричали: «Счастливого пути, милый брат Хаджибулла!»
— Сегодня славный день. Пришло время сорвать все личины и разбить все фальшивые бубенцы. Скорбя, должен сообщить вам о нескольких ничтожных ублюдках, гнилостных вшах в сияющем оперении птицы токон. Кто из вас не слышал смутных слухов о мерзавцах, именовавших себя «Сыновьями Свободы»? Они изловлены и наказаны. Но за спиной ублюдков стояли иные! Допрос поставил все на свои места. Омерзительная банда в честных пятнистых мундирах с омерзительной «полосатой» подкладкой, сумевшая пробраться на командные посты в Армию Единства, внедрившая своих прихлебателей повсюду, встанет сегодня перед лицом народа. Их имена известны страже. Сорвите с них нашивки!
По трибуне — слева и справа — пробежала короткая судорога. Ловкие руки охранников мгновенно скрутили полтора десятка человек, окружавших А Ладжока, и Вождь остался на трибуне один. Внизу, в скопище людей, растворились без следа транспаранты с иными именами.
— Смотрите же на их шакалий оскал! Это они предали и убили моего любимого солдата, бессмертного героя Ту Самая. Это они погубили Юх Джугая, моего верного и доброго друга. Они подстроили гибель моему Далекому Брату Андрею Аршакуни. Они покусились на идеи квэва, на нашу единственную дорогу! Беглый пес-император мог смело рассчитывать на их грязные лапы. Но Око Единства не дремлет!
Никто из вопивших во всю глотку «Дай-дан-дао-ду!», никто из глядящих, задрав голову, на Вождя не обращал внимания на худенького очкастого человека, державшегося в подчеркнутом отдалении от Любимого и Родного, на самом краешке трибуны.
— Наша сила, наше будущее — это молодежь. И потому лучшей ученице образцовой школы имени Далекого Брата, маленькому знатоку больших идей квэхва Тиньтинь Те я, от имени всех вас, братья и сестры мои, доверяю размазать по священным камням Юх-Джугай-Туна этих нелюдей!
Кто-то невидимый подал Вождю миниатюрную девчушку. Запечатлев на чистом лобике братский поцелуй, Любимый и Родной осторожно опустил Тиньтинь Те. На ходу одергивая строгую форму отличницы с белыми нашивками звеньевой, девочка четко спустилась с поднебесья.
Танк, замерший в треугольнике величественных монументов, приветливо распахнул люк. Изваяния смотрели на девочку. Простое, мужественное, по-крестьянски скуластое лицо Ту Самая. Вдохновенный лик Юх Джугая, исполненный благородства и веры. Резкие, четко очерченные, не дархайские черты Андрея Аршакуни — или же все-таки Джеймса О'Хара? Они ни капли не походили друг на друга, но все трое чем-то неуловимо напоминали Вождя.
Растерянные люди в чистеньких комбинезонах со свежеоборванными нашивками миньтаученгов первого и второго разрядов покорно укладывались перед танком. Рев толпы перекрывал рокот двигателя:
— Дай-дан-дао-ду!
ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО ОТРЫВКОВ ИЗ «ОБЩИХ РАССУЖДЕНИЙ»
(продолжение пролога, а возможно, и начало эпилога)
Да-с, дети мои…
В наше время, как, впрочем, и во все времена, в стаде господнем встречались и агнцы, и козлища. Причем, значительно чаще, чем хотелось бы (во всяком случае — мне, пастырю), попадались как раз последние. Хотя и то сказать… спроси эдакое козлище: «Кто еси?», ответствовать станет без сомнения: «Агнец божий есмь!». И задумаешься, при нынешнем-то плюрализьме: а может, и оно, козлище злосчастное, по-своему право?
