об этом. Это слишком постыдно… слишком ужасно! Отстань!
Все дальнейшие расспросы были встречены ледяным молчанием из центральной камеры, и наконец от Теллифера «отстали». Истерический припадок одного из путешественников ничуть не улучшил настроения остальных. Однако всем начало внезапно казаться, что если бы Теллифер действительно предвидел еще более позорную и жуткую участь, чем свариться заживо под огромной линзой, он бы рассказал об этом, хотя бы подготовив товарищей к предстоящему.
Медленно тянулось время, напоминая о себе лишь удлиняющимися тенями и уже не столь ослепительным сиянием. Неожиданно сгустились сумерки. Недалеко, на восьми розовых колоннах, радужное великолепие «Солнечного огня» неспешно сменилось призрачным ночным свечением.
В камерах четверо из пленников достигли той степени физического и эмоционального страдания, когда, будучи человеком подобного им склада, начинаешь безудержно болтать и шутить. Шутки были не особенно веселы, что уж тут поделать, да и голоса шутников отличались болезненной надрывностью и хрипотцой. Правда, любая из попыток посмеяться вызывала искренний и благодарный отклик. Лишь Теллифер продолжал молчать.
Прошел час после заката. В пирамиде по-прежнему, как и с самого их пробуждения, царила тишина. Спутникам уже начала мерещиться смерть от холода и одиночества, способная потягаться с весьма вероятной участью сгореть в жертвенном огне, когда наконец долгое ожидание завершилось и к ним пришли.
Глава 9
НЕЖЕЛАННОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ
В тесных застенках на холодных и мокрых камнях было одинаково неудобно сидеть, лежать или стоять.
Тяжелые бронзовые кандалы сдирали кожу с лодыжек в любом положении, а ноющие кости то и дело заставляли ерзать. Так вышло, что в момент появления их тюремщика стоял в полный рост один только Сигзби.
Никто не слышал, как к камерам подошли. Четверо товарищей, бряцая цепями, вскочили и бросились к оконцам лишь тогда, когда юноша хрипло вскрикнул.
В единственном восклицании несчастного прозвучал упрек обманувшему доверие человеку, негодующее удивление при виде бесстыдно заявившегося к ним предателя и едва ли не подростковая радость бросить тому в глаза яростное «Вы!», сразу подсказавшее остальным, что Сигзби вновь лицезрит их вчерашнюю «блаженную деву».
Треугольные окошечки были слишком малы и не позволяли узникам высунуть голову наружу. Как бы ни хотелось посмотреть на девушку собственными глазами, им пришлось довольствоваться отчетом Сигзби. Из камер понесся ураган раздраженных вопросов. Сигзби попытался всех перекричать.
— Эй, друзья, перестаньте! Вы ее пугаете. Ну вот, я же говорил. Она опять расплакалась. Сейчас уйдет. Нет, все в порядке. Она что-то передает мне в окошко. Храбрая девчушка! А теперь слушайте. Что бы вы там ни думали, она не виновата в произошедшем с нами.
— Да ладно! — простонал самый грубый из кричащих голосов. — Он опять попался! Сиг, проснись. Она наливала нам сонные капельки собственными ручками. Мое сердце ее слезы больше не тронут. Она одна?
— Да, одна. Слушай, Уэринг. Она направляется к тебе. Начнешь ей досаждать, я… я тебя предупредил.
— Что ты сделаешь? Башкой стенку пробьешь? А вот и Сьюзан!
Нарочитая резкость голоса сменилась звериным рыком, какой могла бы издать пантера, некогда носившая шкуру Уэринга. В его зоне видимости показалась согнувшаяся под тяжестью плетеной корзины прекрасная предательница.
Тут действительно было из-за чего злиться. А нежелание Сигзби осуждать девушку выглядело простой слабостью. Однако, руководствуясь то ли боязнью рассердить или напугать источник материальных благ, то ли по каким иным соображениям, репортер оставил свой праведный гнев при себе. Было слышно, как он бормочет что-то про «проклятое манго», а потом чуть мягче: «Ага, бананы — лучше, чем ничего!» — и наконец: «Слава Богу, воду принесла». После этого стройная разносчица еды волоком потащила корзину к следующей камере.
Узники могли видеть девушку только тогда, когда она вплотную подходила к их двери. Вскоре она справилась со своей миссией и, бросив корзину, отошла подальше, чтобы на ее смотрели все разом.
Жрица остановилась в конце дорожки, ведущей к камере Теллифера. Друзья увидели, как ее силуэт на секунду застыл в бледном сиянии «Солнечного огня»: голова опущена, плечи поникли. Как и ранее, она не произнесла ни слова, одним своим видом показывая, как глубоко и горько сожалеет. Потом она побрела прочь.
Тремя минутами позже Теллифер прервал несвойственное ему молчание, хотя с полудня твердо соблюдал этот обет.
— В яму глядит, — мрачно заметил он. — На колени у колонны упала. И рыдает, благо поводов горевать у нее много! За спиной врагов человечества, коим она прислуживает, воистину чудовищные преступления.
— Пускай поплачет! — Девушка ушла с глаз долой, и в Уэринге пробудилась былая мстительность. — Дрянь. Вот кто эта Сьюзан. Мы тут не первые. Сразу видно! Лодки… самолет. А вам, голодающим, сидеть на фруктах и воде. Чудовищные преступления, тут ты, ТНТ, не ошибся!
Эстет глубоко вздохнул.
— Те преступления, о которых ты говоришь, пустяки в сравнении с ужасом, что, не сомневаюсь, творился в этом месте. Но ни слова более! Предмет слишком пугающий. Я-то обычно витаю в облаках, но неужели никто из вас не посчитал великой странностью, что, за исключением старухи, о которой нам говорил Уэринг, мы, кроме девицы, никого тут не видели?
— Ага, ты наконец проснулся? Как будто мы весь день говорим о чем-то другом.
— Разве, Олкот? Значит, пропустил мимо ушей. Думал о… Но опять же, забудем. И к какому выводу вы пришли?
— Ни к какому, мистер Теллифер, — мрачно ответил Отуэй. — Так и не смогли это объяснить. Лично я убежден, что объяснения в принципе не существует. Но, конечно же, кто-ибудь из нас дотянет до раскрытия правды. Тут главное жить и надеяться — да, жизнь и надежда! Когда факты подтвердятся, сомнения развеются. Возможно, будут разные теории, но неопределенность исчезнет! Иначе и быть не может. Ох, Уэринг! Статью-то напишешь?
— Для воскресного приложения, — небрежно уронил корреспондент. — Журналы с таким связываться не станут. Любопытно, сколько нам здесь еще сидеть! Наверняка до утра тут пробудем. Щеголи в шкурах! Торжественный прием состоится в полдень. Как там Сьюзан? Все ревет?
Последний вопрос был задан Теллиферу, но ответ на него поступил из иного источника. Невдалеке, на тихой доселе центральной площадке, зазвучала мелодия. Ту же музыку путешественники слышали, когда поднимались на пирамиду. Все пятеро, напряженно затаив дыхание, застыли на бесконечно длинную минуту.
Однако теперь у них была другая
