Агата Александровна, это Василий из сервиса. Ваш Порше готов и вы можете его забрать.
— Отлично, — я испытываю огромное облегчение. — Сегодня можно будет?
— Да, до десяти вечера выдача возможна.
— Спасибо, тогда сейчас приеду.
— Ждем вас.
Я стремительно собираюсь и снова открываю приложение для аренды машины. Сервис, в который Марк отгонял Порш, находится примерно в двадцати километрах от моего дома. Я спокойно успею к ним и заберу свою машину. Чувство потерянности немного отступает. У меня есть план на ближайший вечер, а поэтому думать о поступке Марка я буду позже. Когда немного успокоюсь.
Выбор машин в нашем районе оказывается невелик, и я арендую совсем потрепанное Поло. Машина дребезжит, подскакивает на всех кочках, и я начинаю волноваться о том, доеду ли до места назначения. Но, вопреки ожиданиям, Фольксваген меня не подводит, и, спустя час, я добираюсь до сервиса.
Когда все формальности улажены, я сажусь в Порш и с наслаждением нажимаю на кнопку запуска двигателя. Ремонт машины полностью оплатил Марк, моя рука тянется к телефону, чтобы написать ему сообщение с благодарностью, но перед глазами встает это чертова папка на кухонном столе, и ладонь так и зависает над сумкой.
Обида гложет меня. А самое главное, во мне горечью разливается чувство от которого потом слишком сложно избавиться — недоверие. Я не знаю как теперь доверять Марку и надо ли это мне. Больше всего я ненавижу ложь. А наши отношения начались именно с нее.
За этими размышлениями, я, практически, на автопилоте веду Порш в сторону дома. Вечерний Питер полон туристов, которых с наступлением темноты становится только больше. Город предлагает огромное количество развлечений на любой вкус: бары, дискотеки, ночные экскурсии, разводные мосты. С теплоходов плавающих по Неве доносятся музыка и крики радостной толпы. Внутри меня острым когтем что-то царапается, и я с удивлением понимаю, что это зависть. Я все-таки достаю телефон и ищу в контактах знакомый номер.
— Пойдем смотреть как разводят мосты?
— Подруга, ты пьяная? — удивленно спрашивает Вера.
— Я серьезно. Когда ты в последний раз видела как разводят Дворцовый мост? А по Неве на теплоходе когда каталась? Давай поедем, а?
— Агат, ты с Марком поругалась?
Я замолкаю, но через минуту все-таки отвечаю.
— Не хочу об этом.
— Я-я-ясно, — тянет Верка. — Через сколько тебя ждать?
Я смотрю на часы на приборной панели и мысленно подсчитываю время на дорогу.
— В девять буду у твоей парадной.
— Хорошо, — Вера ненадолго замолкает. — Машину не бери.
Я смеюсь, сбрасываю звонок и нажимаю на педаль газа. Стрелка спидометра подбирается к восьмидесяти, и точно так же мое настроение медленно ползет вверх.
Мы плывем на теплоходе по Неве, перед нами на столике стоит бутылка шампанского Ruinart, тарелка с закусками из рыбы и мяса и блюдо с устрицами. Скоро начнется развод мостов и экскурсовод надрывается в микрофон об истории города, для людей, которые его почти не слушают. На верхней палубе ветер треплет волосы туристов и заставляет их зябко ежиться в тоненьких маечках. Но лето в Питере обманчиво.
Мы говорим с Верой о чем угодно, но только не о Марке. Подруга не спрашивает, а я не начинаю этот разговор. С того момента, как он ушел из моей квартиры, мы с ним не общались, если не считать двух смс. Он порадовался, что я забрала Порш из ремонта, а я поблагодарила за помощь. Вот и весь разговор. После второго бокала шампанского, мысли о Марке уходят на второй план. Мы вспоминаем нашу прогулку на теплоходе на выпускном вечере и заливисто смеемся. Я восторженно наблюдаю как подсвеченные яркими огнями величественные мосты медленно распадаются на две половины, в окружение грузовых судов, теплоходов и маленьких катеров. Баржи проплывают по Неве, преодолевая мост за мостом, туристы бесконечно фотографируются на фоне реки, а экскурсовод с ловкостью дирижирует этой толпой.
— Хочешь у нас переночуешь? — Верка смотрит на меня сквозь пузырьки в бокале.
— Да ну. Мне что каждый раз к вам переезжать, когда случается какая-то неприятность?
— Почему бы и нет. Ты нам, как родная, — подруга пожимает плечами и делает глоток вина.
— Спасибо, Вер. Вы мне, конечно, тоже, как родные, но я домой.
— Ну смотри.
Еще час мы катаемся на теплоходе, а потом пришвартовываемся у Дворцовой набережной. Она полна людей, и, кажется, что этот город никогда не спит. Мы вызываем с Веркой такси и, слегка навеселе, садимся на заднее сидение подъехавшего Мерседеса.
— Ты расскажешь мне, наконец, что за повод был у нашей вечеринки? — Вера смотрит в окно, и я вижу ее размытое отражение в стекле.
— Как-нибудь в другой раз.
— Все наладится, Агат.
Она берет меня за руку и несильно сжимает ладонь.
— Что бы не случилось, это пройдёт. Ты со всем справишься и…
Вера не успевает договорить, потому что ее прерывает звонок моего телефона. Я смотрю на дисплей и перевожу взгляд на время. Сердце тревожно сжимается от дурного предчувствия.
— Алло, папа, что случилось?
— Я тебя не разбудил? — голос отца звучит устало.
— Нет, мы тут с Верой гуляем. Ты почему так поздно звонишь?
— Агаточка, ты только не волнуйся. Тут с мамой не очень хорошо. Врачи говорят, что опасность, вроде, миновала.
Я выпрямляюсь на сидении и сильно сжимаю телефон. Сердце начинает бешено колотиться, а паника накрывает меня с головой.
— Что с ней? — голос срывается.
Вера подается ко мне и на ее лице отчетливо проступает тревога.
— Сердце прихватило, она сейчас в кардиологическом отделение Покровской больницы. Доченька, ты прости, что я вот так ночью звоню.
— Ты сейчас где?
— Да тут же, сижу в больнице.
— Я сейчас приеду.
Верка вопросительно смотрит на меня, и я в двух словах описываю ей ситуацию. Таксист без лишних слов забивает в навигаторе новый маршрут, а я отрешенно откидываюсь на спинку сидения. Мысли вихрем крутятся в голове, но кроме страха ни одна не задерживается хоть на сколько-то. Страх потерять родителей, ужасный, мучительный, выработанный с детства. Он парализует и лишает способности трезво рассуждать. Сколько горьких детских слез было пролито, когда однажды в мою маленькую головку пришло осознание — родителей однажды не станет. И с возрастом этот страх никуда делся. Он трансформировался, но прочно поселился в душе. А сейчас он снова выбирается наружу
