пытаясь что-то набрать на клавиатуре, и просилась к телефону, хотя и знала, что это запрещено. «Успеется, – твердили Мамочки. – Когда будет время». Но время все не находилось. И к тому же, чего она ноет? Разве они не подарили ей куклу Барби? Притом что всю работу делает Грит. Ну так чего же ей еще? Нет бы быть довольной и благодарной, как старшая сестра, и слушать, что ей говорят?
А сестра-то, сестра, вот находка! Одно шикарное фото за другим, скоро каждый ребенок в стране будет покупать их печенье. Точнее, каждый родитель, ведь когда ребенок так радуется, так мило смеется, так заразительно счастлив – какому хорошему родителю не хочется того же для своих детей?
– Очень жаль, что ты больше не стараешься, – не слишком ласково говорили Грит Мамочки. – Твоя улыбка могла бы быть пошире и порадостней. Может, помочь тебе вспомнить, какой ты недавно сюда явилась? Голодной, грязной, зареванной. Вспомнила? Мы бы хотели снова увидеть, как ты нам благодарна.
– Возьми еще печеньку, – увещевали они. – Вытри с губ крошки. Смотри не смажь помаду.
– А потом, будь любезна, отложи печенье. Для фигуры вредно, и с толстушкой хорошей рекламы не снимешь, ты и сама понимаешь. Ну, вперед, еще разок.
Грит пыталась слушать все три голоса разом, втягивать живот, сдерживать слезы, не слишком шевелить головой, чтобы ее тугие накладные косы не отвалились.
Она взглянула на печенье у себя под носом. Неужели оно когда-то казалось ей вкусным?
– Положи на язычок! – мурлыкали розовые Мамочки. – Вдохни восхитительный аромат!
Но никакого аромата она не чувствовала. Пахло подгоревшим тестом и плавящейся пластмассой. А из-под кухонной двери тянуло дымом.
– Тут что-то с печкой! – раздался крик Йоханны. – Выпустите меня, пожалуйста! Можно я вызову пожарных?
Перепуганные Мамочки ринулись на кухню. Из печки валил черный дым, целая партия печенья полностью сгорела. И кому в голову пришло положить на противень куклу Барби?
За их спинами Йоханна выскользнула из кухни, прокралась в офис, набрала на клавиатуре имя отца и нажала на «поиск».
И еще раз, и еще раз, и еще раз.
Все гораздо хуже, чем он думал, понял отец Йоханны и Грит, открыв входную дверь.
Он наконец встал со стула, вышел из кабинета, сбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, все быстрее и быстрее, добежал до дома, не останавливаясь и не обращая внимания на хор автомобильных гудков, и теперь стоял, хватая ртом воздух, наверху, в своей квартире.
Комната была пуста. Исчезло все, кроме обеденного стола. А девочки… При мысли о девочках у него подогнулись колени.
Надо позвонить в полицию. Прямо сейчас. Но он побоялся.
«Когда вы видели их в последний раз? – спросят его. – Что за отец оставляет детей одних на целую неделю? На две-е?!»
«Мы, конечно, давно передали их соцслужбам, – скажут ему. – И не надейся увидеть их снова. Ты этого не заслужил. Чудовище!»
В пустой детской лежала подушка Грит и одеяльце, сохранившее слабый запах Йоханны. Он накрылся им. «Чуть-чуть полежу, – сказал он себе. – Просто чтобы набраться смелости. А потом сделаю все, что нужно, и посмотрю правде в глаза. Честное слово».
Его разбудил телефон. Неизвестный номер. Клиент? Сейчас не время! Он отклонил два звонка, ответил только на третий.
– Да, что такое? – рявкнул он. – Что? Какая еще пожарная часть? Вы ошиблись номером…
– Папа? – прошептала Йоханна на другом конце линии. – Неужто я наконец тебя нашла?
– Еще раз! – нервно кричали Мамочки, когда испорченное печенье и расплавившаяся Барби были выброшены, а Йоханну отрядили вытирать воду. – Столько времени коту под хвост! Мы не можем себе позволить потерять целый день! Садись! Садись и улыбайся!
Грит в платье, с косичками и печеньем под носом снова усадили на табурет. Девочка, хотя все это ей жутко надоело, не посмела отказаться и очень старалась улыбнуться, как можно радостней, но вдруг увидела что-то за стеклом, на улице.
– О да! Вот так! – хором воскликнули розовые дамы. – Этого мы и добивались, отлично, еще раз!
Они защелкали камерами, но Грит вскочила и бросилась к двери.
– Папа! – закричала она со слезами на глазах.
За дверью кухни кто-то прокричал то же самое.
– Ни секунды этой рекламы на телевидении больше не будет, – заявил отец, радуясь, что ему опять доводится играть роль ответственного родителя. – И в газетах тоже. Нигде. Я ни на что не даю разрешения.
– А как же деньги? – сокрушенно вздохнули Мамочки. – Если мы будем перечислять вам пять процентов от всех…
Отец девочек решительно покачал головой.
– Десять процентов? Двадцать?
– Ноль. Скажите спасибо, что я не сообщил в полицию!
Йоханна и Грит, сияя, смотрели на своего мудрого и осторожного папу, который не собирался рассказывать полиции ни слова. Вместе с ним они вышли на улицу.
Из витрины розового магазина три Мамочки смотрели им вслед. Девочки, радостно подпрыгивая, шагали рядом с отцом. Никто из них не обернулся.
– Папа… – Йоханна взяла отца за руку. – Теперь-то ты останешься? Больше не уйдешь так надолго?
Отец очень решительно покачал головой.
– Больше не уйду, – сказал он.
– Ты всегда будешь с нами? Клянешься?
– Всегда, – кивнул он. – Ну, точнее… Само собой, кто-то же должен, э-э-э… Не знаю, что именно вы сделали с мебелью, но нам нужна новая, и, э-э-э… кто-то, конечно, должен…
– Но на этой неделе? – спросила Йоханна. – На этой неделе ты останешься дома?
Отец снова кивнул.
– Конечно. На этой неделе да.
Какое-то время они шли молча.
– Во всяком случае… – сказал он. – Во всяком случае завтра. Клянусь.
Девочки переглянулись. Грит тихонько вздохнула.
– Но вы же и без меня справлялись? – Отец потрепал дочерей по головам. – И хорошо справлялись, мои большие храбрые девочки! Ну, чем займемся? Пойдем в кино? Или в ресторан?
Но девочкам хотелось просто домой. Пусть там больше нет ни ламп, ни стульев. Ведь когда все так рады друг друга видеть, неважно, что сидеть придется на полу в темноте.
– Тогда купим что-нибудь вкусное на ужин?
– Я не голодна, – ответила Грит.
– А дома есть огурцы. – Йоханна с улыбкой стиснула папину ладонь, взяла за руку сестру. И сжала крепко, почти до боли.
Лягушонок
Девочка, конечно, по-прежнему очень благодарна ему за то, что он выловил из пруда ее золотой мяч. И, конечно, она позволила ему сидеть рядом с собой за столом, есть с ее тарелки и даже спать в ее кровати. Поначалу она лежала на
