Теперь в столовой мы помещаемся с мужской половиной. Знаю, что отделение закрыто для приема и что сегодня продолжат выписывать. У кого-то есть гарантия на январь, но со мной ничего не ясно.
Новый год всегда был для меня страшным стрессом. Кто-то включал кнопку паники где-то в конце октября, и я вдруг чувствовала себя обязанной подарить подарки максимально большому количеству людей: обязательно что-то своими руками, обязательно что-то купить, обязательно все упаковать. Обычно в это время года я активнее всего пользуюсь кредиткой и молюсь деду Морозу, чтобы он подарил мне хотя бы отсрочку до следующего месяца.
* * *
Если честно, мне ужасно страшно. Надо мной висит маятник с лезвием, и он постепенно опускается, чтобы вернуть меня в проблемы прошлых дней. Я здесь больше месяца (обычно в это время уже выписывают), но мне до сих пор не подобрали лечение: уколы, таблетки в разных сочетаниях и дозах не могут справиться с моим состоянием. Со вчерашнего дня мне ставят капельницы, где антидепрессант смешан с противотревожным наркотического характера.
* * *
Столовка
По четвергам дают единственный завтрак, который я не ем (гречка в молоке). Вообще формулировка «не ем» осталась в прошлом мире, здесь все на один вкус, к тому же, сейчас от таблеток у меня пропал аппетит совсем, так что выпендриваюсь я по привычке. Мне кажется интересным раз в неделю съедать что-то особенное вместо того, что дают в столовой. Обычно на такой день у меня есть спелое авокадо, и я разрезаю его ложкой, измельчаю, размазываю по хлебу поверх масла и посыпаю солью, доставшейся мне в наследство от первой соседки. Но в этот раз авокадо нет, так что я планирую есть молоко с подушечками, оставшимися от второй соседки.
Пока все в столовой, я прижимаю чашку холодного молока к батарее. Поставить ее никак не получается, так что я стараюсь просто не забывать, что она в моей руке. Я могу так ждать минут 10, может, больше. Прослушаю все аудио от подружек, пару раз обожгу пальцы, устав держать чашку в одном положении. Рядом сушатся трусы соседки, и это делает процесс добывания завтрака интереснее – словно я совершаю подвиг, пока остальные предпочитают есть это невкусную – на самом деле обычную – кашу с молоком.
* * *
Но есть в столовой одна вещь, которую я действительно не выношу. Это мясная котлета. Когда моя ложка впервые отделила от нее кусочек, я поняла, что внутри она сырая. Хотя кто я такая, чтобы доверять первому же своему впечатлению. Я долго смотрела на светлого оттенка перемолотый фарш, различая все ингредиенты, которые в него добавили. Видимо, котлета должна была готовиться на пару, но по факту жарилась. Я обратилась к девушке напротив: «Мне кажется, котлета внутри сырая». Она посмотрела на меня так, словно я сказала нечто до такой степени очевидное, что произносить вслух это попросту глупо: «Ну да», – и продолжила есть.
Эта котлета встречается в меню несколько раз. И я продолжала брать ее, каждый раз надеясь, что в тот раз произошла ошибка. Я стала нести свое знание в массы. Люди подходили ко мне: «Она сырая внутри?» И от моего ответа зависело, что они будут сегодня есть. У нас образовалось Общество Отрицающих, и я поняла, что пора двигаться на уровень выше.
Я подошла к медсестре и сказала об этом. Момент был не очень удачный: она как раз конфисковывала у меня запрещенку (балык), но пообещала кому-то сказать.
Я подошла к старшей медсестре. Она сказала, что у них нет связи с пищевым блоком. И идти мне нужно… Да, к той буфетчице. Я знала, что должна сделать это сама. Они предлагали свою помощь, девочки тоже выразили желание подойти вместе, но я знала – это моя битва.
На тот момент я была полна надежд (и страха перед буфетчицей), но все оказалось зря. Похоже, пищевой блок закрыт для всех и всего, в том числе и критики.
#запискиюногопациента
18 декабря 2020
По поводу скандал и интриг: вчера сработала пожарная сигнализация. Очевидно, никто из пациентов даже с места не сдвинулся (шутки про суецид). Приезжали пожарные, осматривали все помещения, оштрафовали больничку на 1,5 млн.
И мне кажется, что я знаю, кто курил в палате…
Почему я переехала в другую палату
Я не могу ходить в туалет, когда рядом другие люди.
Сложно, когда тебе нужно бегать в туалет по сто раз на дню (должно совпасть множество условий – отсутствие людей, чистый унитаз, гарантия того, что никто не зайдет), чтобы сходить в итоге, если повезет, один раз. Повышенный уровень сложности: у 90 % людей здесь проблемы с ЖКТ (оставлю иллюзию, что хоть у кого-то с этим все в порядке).
А кабинок две. Людей на эти две кабинки – 18. Всего в женском блоке 24 девушки, и курят почти все. Единственное место, где это разрешено, – да, все тот же туалет с двумя кабинками. Представляете, как сложно оказаться там в одиночестве?
Когда у тебя запор, ты приходишь в туалет скорее погрустить, чем опорожниться. Но даже на этом сложно сосредоточиться: к тебе постоянно заглядывают в кабинку, потому что ленятся (или им сложно) наклониться и увидеть ноги. Курящие собираются обрядовым кругом на полу вокруг банки с окурками, и через проем снизу ты видишь их ноги и руки, пока глаза слезятся от дыма. Распахнутое окно морозит так, что в голове запускается таймер, отсчитывающий секунды до цистита.
Когда я переехала к самой-крутой-девчонке, она устроила мне блиц:
– Ты пробовала ходить ночью?
Да, однажды я пошла в 4 утра, и там было занято.
– Ты пробовала попроситься в палату к тем, у кого свой туалет?
Да, я не смогла, потому что поняла, что не имею права на этот унитаз.
– А музыку включала?
Я не могу слышать это сама.
– О-о, это жестко.
* * *
Как я переехала в другую палату с личным туалетом, учитывая, что у всех свои проблемы?
Я просто попросила – не всегда очевидная вещь для тех, кто привык терпеть.
* * *
«Как проходит общение с врачом?»
Каждый будний день я вижусь со своей ординаторкой. Мы разговариваем в моей палате, если соседки нет, или на одном из удобных диванчиков в коридоре. Она всегда начинает с одного и того же вопроса: «Валерия Евгеньевна, как вы себя чувствуете?»
Она мне очень нравится. Еще ни разу я не видела, чтобы она к чему-то отнеслась с пренебрежением или обесцениванием. Она внимательно слушает и в своем ответе часто примешивает теоретический материал, углубленный – я этому рада, хотя воспринимать его получается не до конца.
Еще у нас есть такая прекрасная «игра» – по-другому назвать не могу, – когда она начинает общаться с моим рацио: «Вы ведь понимаете, что вы не худший человек в этом мире?»
Конечно понимаю. Головой.
Тут я обычно начинаю плакать, потому что внутри меня разрывает одними и теми же мыслями: «Это я во всем виновата, я ужасная и заслужила всю эту боль». А она говорит: «Ничего, сердце к этому подтянется. Я рада, что вы можете принять это головой».
